Шрифт:
Закладка:
За окном уже стемнело, автомобиль проехал мимо центрального парка, завернул в узкий проулок к площади, где скучал каменный Владимир Ильич, правой рукой указывая верное направление.
— Я как истинный джентльмен отвожу даму домой, — шутливо поклонился Иван.
— А ты даже знаешь, где дама живет? — хмыкнула Таня. Действительно, они ехали в сторону ее дома, а Таня это так и не поняла.
— Естественно, не только тебе показывать чудеса дедукции! — засмеялся Куликов. — Я твою биографию изучил, как только мне наш полковник о тебе и твоих талантах рассказал.
— Да? Интересно! И что же у меня в биографии тебя привлекло?
— Татьяна Викторовна Леонидовна, двадцати семи лет, в разводе, не привлекалась, детей нет, два года назад приехала в родной город из Санкт-Петербурга, где до этого прожила более десяти лет. Что вас на малую родину притянуло, Татьяна Викторовна?
— Отец у меня заболел, нужно было за ним ухаживать после инсульта, — тихо произнесла Татьяна, было видно, что тема ей неприятна. — Я оставила в Питере работу, неплохую, кстати, работу, и уехала за отцом ухаживать. Полгода назад папа умер, а я так тут и осталась, — глухо пояснила она. От Куликова не укрылось, что Татьяна до сих пор переживает смерть родственника.
— Вы с отцом были близки? Ты до сих пор его оплакиваешь?
Таня только вздохнула, эта тема была ей весьма неприятна, она совсем не любила рассказывать о себе, о своем прошлом.
— А почему парикмахером устроилась? Ты ведь в Питере в адвокатуре работала!
— Парикмахером я устроилась, потому что адвокаты тут не нужны, а парикмахеры нужны, а стричь я, как многие в нашем городе убедились, умею, — пожала плечами Таня.
— Да, это точно. Стрижешь ты неплохо, — почесал свой идеально выстриженный затылок Иван. — А в Питер вернуться не хочешь? Там другие деньги, другая жизнь, теперь тебя здесь ничего не держит.
— Знаешь, нет, не хочу. Перегорело уже все, здесь мне нравится, я на своем месте. А снова покорять столицу у меня уже не тот возраст, да и не те силы, если честно. Здесь классно, — наконец-то улыбнулась девушка. — Как говорится, где родился — там и пригодился. А Питер пусть без меня покоряют.
— Понятно, — кивнул Иван. — Наверное, действительно, здесь ты на своем месте и помогаешь людям.
Имел он в виду ее парикмахерский талант или детективные способности, Татьяна так и не поняла, но не решила уточнять. Пусть все идет как идет!
Дальнейший путь они проделали в полной тишине.
Конец июля 1868 г. Тверская губерния
Конечно, Глафира ничуть не обиделась на рассвирепевшего исправника Сиропского, вот еще, делать нечего! Она уже давно смирилась с тем фактом, что она не такая, как все другие обычные служанки, что ее тянет разгадывать криминальные загадки, что частенько именно она раскрывала те странные и пугающие дела, которые якобы расследовал лучший сыщик Санкт-Петербурга Аристарх Венедиктович Свистунов. Разумеется, слава и деньги доставались ее хозяину, но за славой Глаша и не рвалась, больше ей было по душе, когда справедливость восторжествует, когда преступник оказывался за решеткой. Хотя наивной моралисткой она себя не считала и реально оценивала свои силы, но, между нами говоря, много всяких злодеев Питера и окрестностей оказались на виселице или в местах отдаленных благодаря ее детективному таланту. Но быть детективом женщине, да еще и в девятнадцатом веке, — нонсенс какой-то, тут понятно возмущение и недоумение Иосифа Вальдемаровича Сиропского, но обуздать свою тягу к криминальным расследованиям Глаша все же не могла. Разум у нее был просвещенный, рациональный и в жуткого Змея подколодного в озере в Тверской губернии она верила с трудом, хотя неужели десятки свидетелей из ближайших деревень могли ошибаться?!
Решив обязательно поговорить с этими, с позволения сказать, свидетелями, Глафира с Аристархом Венедиктовичем все-таки отправились на второй завтрак в Опалиху, откуда уже несколько раз присылали мальчишку с просьбой не задерживаться.
Только услышав про второй завтрак и рыбные расстегаи к нему, господин Свистунов великодушно простился с доктором Свириным и исправником Сиропским, попросил держать его в курсе дел и спешно откланялся, быстрым шагом, чуть ли не силком потащив Глафиру на трапезу в гостеприимную Опалиху.
Глаша и сама не упиралась, ведь в отличие от Аристарха Венедиктовича у нее и первого завтрака не было, ведь она отправилась с госпожой Метинской и Петенькой прогуливаться у озера самым ранним утром.
Вот так, они с корабля на бал, точнее — с озера в столовую, и попали к празднично украшенному столу. Повар Архип своими кулинарными талантами вполне мог затмить кудесницу-мастерицу Глафиру, но у него было самое главное достоинство, чем Глаша никак похвастаться не могла. Архип был мужчина, потому литератор Спасский все время пел ему и его стряпне дифирамбы за столом, ведь «ни одна гусыня в юбке такой грибной соус приготовить не в состоянии». Матильда Львовна при подобных словах лишь закатывала глаза, Петенька был хмур и печален, практически не притронулся к еде, его гувернер англичанин Вильям пытался поддерживать беседу с Аристархом Венедиктовичем, но тот, как обычно, был весьма голоден и ограничивался лишь немногословными «угу», «ага» и «йес, оф кос». Его познания в английской грамматике этим и ограничивались.
Глашу покормили на кухне, где девочки-служанки вовсю обсуждали приключившуюся на озере трагедию:
— Хорошая была барыня, Луизка, добрая! Не серчала, не бранилась, слово плохое не скажет! Жаль как ее! — Худая и востроносая Фрося накладывала Глаше в тарелку вкусную и рассыпчатую кашу.
— А ты ее хорошо знала? — закусывая кашу черным хлебом, спросила Глафира.
— Ну дык имение ихнее Вишневка тутушки, недалече, да и сама барыня приезжала к Петьке нашему, — улыбнулась Фрося, — но сдается мне, влюблен был в нее Петюня наш! Эх, какими он глазами на нее смотрел и все вздыхал только! Навздыхался!
— А шо ему делать-то нать? — перебила ее рыжая Мотя. — За Луизкой этот тьфу… француз увивался… вот наш Петро и не лез в их отношения, а так молодой еще, переживал, конечно!
— А правда, что француз никакой не француз? — шепотом поинтересовалась у девушек Глаша.
Те, не сговариваясь, громко захихикали.
— Тебе и это уже успели рассказать?! Конечно, какой он француз? Наш он, из деревенских был, я его мамку Клавдию хорошо знаю, а сейчас Ванька загордился — из Парижу он… тьфу… — смачно сплюнула Фрося. — Раз мулевать научили его тама, то шо — французом сразу стал?!
— А он не боялся за племянницей хозяина ухлестывать? — удивилась Глаша.
— А шо ему бояться, он ей про себя только говорил, что из Парижу вернулся, шо