class="p1">Я взял читать курс “Введение в литературоведение”, потому что я не хотел отсиживаться. Мне легко можно было сбросить этот курс на кого-нибудь другого, но я считал своей обязанностью в курсе, который я читаю студентам, сделать все возможные для меня усилия для того, чтобы исправить свои ошибки.

Когда я докладывал о перестройке своего курса на кафедре, от большинства выступавших товарищей я слышал сочувственные отзывы в отношении того, как я преодолеваю свои ошибки. Я не хочу сказать, что я преодолел ошибки, я думаю, что и сейчас в моем курсе есть целый ряд ошибок, которые я учту, которые я исправлю в той мере, в какой я способен это сделать сейчас.

Я скажу еще одну вещь. Три недели мы ждали сегодняшнего заседания. Эти три недели для тех, кто осознавал себя виновным в ошибках, были нелегкими, но поскольку я за это время мог не приезжать на заседания в университет и в Академию (заседаний у нас не было), я сидел и работал так, как должен ученый сидеть и работать за своим письменным столом, потому что мы, ученые, только для того и существуем, чтобы писать, чтобы преподавать.

Я работал над темой, которая была дана правительством Карело-Финской республики. Тов. Куусинен просил сделать работу на тему “О реакционной буржуазно-финской фольклористике”. Эту работу я закончил и хотел бы, чтобы товарищи познакомились с нею, т. е. дали бы мне возможность ее прочитать.

Еще один вопрос о работе моей кафедры. Я в Университете состою профессором 30 лет. 15 лет я возглавлял кафедру германской филологии, а последние 15 лет – кафедру западных литератур. Здесь сидит очень много моих учеников, лингвистов и литературоведов, заведующих кафедрами, профессоров, доцентов, аспирантов. Поэтому я решительно отвергаю обвинение в том, что я не готовил кадры. О качестве кадров – пускай товарищи судят сами. ‹…›

Я предвижу, что мне придется признать очень много ошибок, сделанных мною, но, тем не менее, это мое законное право, тем более что я 30 лет работаю в качестве заведующего кафедрой, профессора университета; я все же, кроме ошибок, имею и некоторые положительные стороны за время своей долголетней работы.

Я думаю, все это может быть второстепенное, потому что перед нами стоит более важный вопрос, чем вопрос о том, что сумею ли я сказать, что та или иная вещь, сказанная обо мне, сказана неправильно. Основное, конечно, Георгием Петровичем было сказано правильно, правильно в отношении нас всех, правильно и в отношении меня.

Я считаю, что мы должны продумать до конца указания партии, я считаю, что мы должны, каждый в своей работе, не складывать руки, а работать дальше, стараясь избегать повторения наших прежних ошибок. И я буду работать там, и где меня поставит Советское государство и партия для использования моих научных знаний, как специалиста. (Аплодисменты)»[915].

Овация после выступления Виктора Максимовича была, по мнению устроителей, совершенно излишней и в планы не входила:

«Одним из аплодировавших был Ю. Д. Левин, тогдашний аспирант, а в будущем – известный ученый и переводчик. На его поведение обратил внимание Ф. А. Абрамов ‹…› он во всеуслышанье проворчал: “Ну, ты еще не определил свою партийную позицию”. После собрания Абрамов подошел к Левину и сказал, что хотел своей репликой… “спасти” коллегу и фронтовика»[916].

Естественно, что поступок Ю. Д. Левина, порочный для члена ВКП(б), впоследствии разбирался на заседании партбюро факультета[917].

Чтобы сбить настрой зала, на кафедру вышел антипод выступившего оратора – Евгений Иванович Наумов, который первой же фразой вернул обстановку в прежнее состояние:

«Постановление ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” открыло ту очень острую борьбу на идеологическом фронте, которую мы ведем с ожесточением до сегодняшнего дня.

Вопрос поворачивался по-разному – говорили о преклонении и низкопоклонстве перед западом, говорили о школе Веселовского, о необходимости окончательного разгрома этой вреднейшей школы, мы говорили о необходимости разгрома до конца формализма, сегодня мы говорим о проявлениях космополитизма, и все это вместе взятое является одной цепочкой.

Если мы это будем иметь в виду, то мы не дадим себя сбить с толку, как это удалось минуту тому назад профессору Жирмунскому относительно некоторых очень наивных людей, присутствующих в этом зале. (Аплодисменты)»[918].

Не особенно стесняясь в оценках, Евгений Иванович повторил сказанное на предшествующем партсобрании о Б. М. Эйхенбауме, о формализме и т. д. Но потом он обратился и к опальным профессорам, сидящим в зале:

«От выступления проф[ессора] Жирмунского с этой кафедры у меня такое впечатление, что проф[ессор] Жирмунский остается на прежней позиции. Я слышу четвертый раз от проф[ессора] Жирмунского, что пора перестраиваться, однако этого никак не видно. Если бы Вы такое стремление внутренне испытывали, то это невозможно было бы скрыть, Виктор Максимович. Сегодня, выйдя на эту общественную кафедру, Вы отделывались одной стандартной фразой, пустой фразой “надо посмотреть”. Вы накинулись в итоге на все участки: и там не так, и на кафедре не те факты.

Виктор Максимович, неужели Вы не понимаете, что сегодня происходит в этом зале? У меня впечатление, что Вы не понимаете и, очевидно, не можете понять.

Когда “Опояз” был разгромлен, прибавилось имя Азадовского, этого человека с абсолютным отсутствием советской чести, чувства советского человека, с абсолютным отсутствием чувств патриота.

Георгий Петрович приводил факты. Можно было бы прибавить факт о том, в какой редакции помещал Азадовский здесь те статьи, которые писал за границей, как он угоднически перекраивал статью о Пушкине, чтобы не задеть англичан и т. д. Абсолютно раболепствующей фигурой был Азадовский, от которого мы не слышали ни одного вразумительного слова о том, что он действительно пересмотрел свои старые позиции.

Таким образом, получается, что ядро, которое организовалось здесь, продолжает быть ядром и стоять на прежних позициях. Правда, в новых условиях применяются новые приемы. Конечно, после постановления о журналах “Звезда” и “Ленинград” невозможно создать “Опояз“ и невозможно совершать “путешествие по Европе”, но позиции остаются прежние, и в более завуалированном виде продолжает быть эта группа воинствующей группой.

Так, была глубоко вредной дискуссия о стадиальности литературы. Эту дискуссию навязала та же группа факультету, и, таким образом, прикрываясь за выводы научных формулировок, протаскивались все абсолютно старые пороки и старые ошибки этого ядра. Как известно, в эту дискуссию внес вреднейший вклад и Г. А. Гуковский. Я подробно об этом говорить не буду. Здесь Георгий Петрович подробно останавливался на этом, я бы хотел подчеркнуть другое, что когда