да, как Мэрилин Монро». Светочувствительность кинопленки и крупные планы Пети позволили зрителям впервые увидеть не только «мельчайшие изменения в выражении лица [Нуреева] по мере их проявления», но и «почуять его запах».

В Лондоне танцовщик играл роль гостеприимного хозяина по отношению к Пети. Услышав однажды от Ролана жалобы на усталость, он на следующее утро подъехал к его дверям на своем «Мерседесе» и до самого конца его пребывания в городе возил Пети на репетиции и обратно. В то же время Рудольфу нравилось выяснять пределы допустимого для своего гостя. «Он знал, что я – человек светский, и находил удовольствие в своих попытках меня шокировать», – рассказывал Пети. Нуреев водил его в низкопробные бары, завсегдатаями которых были «мужчины, одетые как женщины; не красивые мальчики, а безобразные мужчины, одетые по-женски. Он хотел показать мне, что тоже вращается в обществе».

Среди сверкающих неоновых огней и декораций Маршала Рейсса[222] в стиле поп-арта Нуреев и Фонтейн ползали, извивались и совершали акробатические трюки под какофоническую музыку Мариуса Констана. Рудольф – в белом трико на помочах, Марго – в самом коротком по эту сторону от Кингс-роуд белом эластичном мини-платьице. Двигаясь так, словно они были одним неразделимым организмом, танцовщики выстраивали одну за другой абстрактные фигуры, столь же сложные и хитроумно сбалансированные, как и замысловатые «мобили» Колдера. Смелый эксперимент для звездного дуэта, этот балет Пети подчеркнул бесстрашие, синергетику и точный до долей секунды расчет – все то, что отличало партнерство Нуреева и Фонтейн. В самой запомнившейся секвенции Рудольф прыжками кружил по сцене, а потом нырял вперед головой в огромные алые губы большого женского лица. «На самом деле, подобное случается только во французских балетах», – обмолвилась потом Фонтейн.

Но поскольку дело происходило в Лондоне, балет здорово возбудил пришедшую на премьеру публику. «Я видел, как патриарх человечества впервые испытал оргазм, чудесным образом стоя на голове», – описал Бакл один из множества незабываемых эпизодов. И все критики – в кои-то веки – сошлись во мнении: никогда еще сценическая аура Рудольфа не производила столь будоражащего воздействия[223].

Под это воздействие попал и Мик Джаггер со своей подружкой, поп-певицей Марианной Фейтфул, прибытие которых на премьеру изловчились сфотографировать репортеры. Фейтфул надолго запомнилось то волнение, которое она испытала, наблюдая, как Нуреев погружался в алые губы. «Возможно, в тот самый момент я поняла, что он теснее всех был связан с тем, что делали мы. В его танце всегда присутствовал эротический элемент, но здесь он проявлялся наиболее откровенно». После спектакля Фейтфул с Джаггером пришли за кулисы. «Мик тогда еще был мало с ним знаком. По-моему, как исполнители они были очень схожи по интенсивности и эротическому накалу». Фейтфул и Джаггера захлестнула «одержимость» Нуреевым; они ходили на все его премьеры. «Мик, я, наши знакомые – мы все подпали под влияние Нуреева, его индивидуальности и концентрации, – признавалась Марианна. – Ему было свойственно погружаться в свои собственные мысли. Он был до умопомрачения красивым и несколько отчужденным. В таких артистах, как он, есть нечто, чего нельзя и никогда не удается уловить».

И, вне всякого сомнения, имидж Джаггера – этакого непослушного школьника с надутыми губами, его обаяние беспризорника и сексуальный авторитет отчасти обязаны примеру Нуреева. Что для них было общим, так это электризующее физическое воздействие на зрителей. Как на мужчин, так и на женщин, как на геев, так и на натуралов. Но вот электризовали ли они друг друга? Джоан Тринг однажды довелось с ними обедать. Они вели себя «как два преступника», вспоминала она. Интерес Нуреева и Джаггера друг к другу был очевиден. «Они оба были идолами своего времени, оба молодые, и никто не знал, каким путем они пойдут дальше. Я не знаю, возникла ли у них связь. Возможно, да – они определенно шли по этому пути. Оба были большими любителями пофлиртовать», – резюмировала Тринг.

Размывание сексуальных границ было присуще творческой среде той эпохи, как и новая наркокультура. За двенадцать дней до премьеры «Потерянного рая» Джаггера и Фейтфул задержали за употребление ЛСД в загородном доме Кита Ричарда. Джаггер ненадолго угодил в тюрьму, и газетчикам не удалось много выжать из этой истории.

Рудольф избегал наркотиков. И не только из страха перед депортацией, но и из боязни утратить контроль над собственным телом. Своих гостей он сразу же напутствовал: «Делайте что хотите, но никаких наркотиков в моем доме!» Как-то режиссер Тони Ричардсон пригласил его на вечеринку в своей квартире в Челси. Явившись на нее и обнаружив других гостей «совершенно одуревшими», Нуреев немедленно покинул квартиру. Перспектива попасть в итоге в тюрьму или желтую прессу, под стать Джаггеру, его не воодушевляла.

Тем ироничней выглядит случай, волею которого Нуреев сделался народным героем, после того как его самого арестовали в июле 1967 года. И где! В самом сердце царства хиппи во время «Лета Любви». На гастролях с Королевским балетом в Сан-Франциско Рудольф и Марго станцевали «Потерянный рай» перед полным залом, а по окончании спектакля поклонники подкараулили Фонтейн у служебного входа и пригласили ее «потусоваться до отключки» в Хайт-Эшбери. Марго и Рудольф направлялись в «Трейдер-Викс» – поужинать с друзьями. Но любопытство Марго побудило ее спросить у фанатов адрес, и по дороге домой она уговорила Рудольфа заглянуть на вечеринку. Нуреев с большой неохотой согласился зайти в шестикомнатную квартиру у парка Золотых Ворот. Первым намеком на то, что это была нетипичная вечеринка, послужило отсутствие выпивки. Танцовщики уже собирались уйти, как вдруг кто-то выкрикнул: «Копы!» И последовавшая суматоха увлекла их на крышу, где Фонтейн попыталась согреться, бросив на колени свою белую норку. Рудольф перепрыгнул на соседнюю крышу в надежде удрать по пожарной лестнице. Но его, Фонтейн и еще шестнадцать человек арестовали во время облавы и отвезли в полицейском фургоне в городскую тюрьму. Там у них сняли отпечатки пальцев, допросили и предъявили обвинение в «посещении места, в котором хранилась марихуана».

Разбуженный в пять утра звонком Фонтейн и донельзя изумленный менеджер Королевского балета Вернон Кларк освободил дуэт под залог, выложив за каждого по триста тридцать долларов. К тому времени у выхода из тюрьмы уже собралась толпа репортеров, жаждавших запечатлеть их освобождение. Когда назойливая телекамера придвинулась слишком близко к его лицу, Рудольф, с силой выдохнув в объектив, затуманил картинку. «Да вы просто дети!» – осклабился он из окна такси, и автомобиль со звездами рванул с места. Нежданная «реклама» не слишком расстроила Нуреева, а Юрока и вовсе обрадовала. Она не только взвинтила спрос на билеты в летний театр «Холливуд-Боул» –