Шрифт:
Закладка:
Я не там. Для них это была не игра, а реальный бой, в котором на кону находится самое дорогое, что есть у человека — его жизнь. В любой момент каждый из них мог потерять ее и отправиться на «Аид».
У человека есть масса адаптационных психологических защит, которые помогают на время боя забыть о смерти. Во-первых, это невозможность концентрировать свое внимание на нескольких объектах, когда сознание не может одновременно помнить о смерти и сосредотачиваться на ежесекундных задачах в бою. Сознание больше похоже на луч фонаря в темной комнате, которое способно сконцентрироваться только на том, что является самым важным на данный момент. И если в бою ты будешь думать о смерти, тебя парализует ужас, и ты погибнешь. В бою нужно собрать все свои органы восприятия — слух, зрение, обоняние, осязание — на данном моменте, чтобы быть готовым прятаться или нападать. Для усиления этого, в бою работают парами: один идет впереди, а второй кроет его и страхует. Когда первый отстрелялся, он уходит назад для перезарядки, а второй становится первым и начинает вести пару.
Во-вторых, адреналин, норадреналин и кортизол, которые позволяют усилить концентрацию, притупить боль и увеличить физические и психологические способности человека. В-третьих, у человека есть психологические защиты, которые не позволяют ему воспринимать реальность такой, какая она есть на самом деле. И, вместо того чтобы признать неоспоримый факт, что на войне нет ни одной защиты, которая бы гарантировала выживание, мы начинаем вытеснять эту ужасную реальность и прикрываемся детской верой в то, что я особенный и моя жизнь важнее, чем жизни других. Что некая справедливая и высшая сила обязательно спасет именно меня, а не врагов. Но в реальности я много раз доставал из карманов «двухсотых» ладанки, иконки, амулеты и заговоры от смерти.
Ребята, которые были в бою, максимально старались выжить, а для этого им нужно было максимально хорошо уметь убивать врагов. В принципе, это вся правда, к которой сводится политика для штурмовика. Во время боя все остальные аргументы отходят на второй и последующие планы. Да, идеологическая составляющая добавляет мотивацию, которая может двигать солдатом в бою. Но основной силой остается инстинкт выживания и желание побеждая противника.
Наблюдая за тем, как они продвигаются по рву, я вспомнил наш недавний разговор с Володей об особенностях «Проекта К» и наших бойцов, которых набрали из мест лишения свободы.
— Когда нас, БСников, привезли и смешали с «черноходами» — конечно, были те, кто начал свою привычную песню: «вы “менты”, а мы нет». Им инструктора быстро объяснили, что на этом долго не проживешь, и что у нас единственный выход — помогать друг другу, — рассказывал мне «Горбунок», когда мы общались в подвале про специфику наших бойцов. — Почему наши мужики и весь проект «К» прет? Почему он, не побоюсь этого слова, стал самым удачным проектом «Вагнера»? — гипотетически спрашивал Володя и тут же сам отвечал на поставленный вопрос: — А потому, что все мужики с характером. Люди, которые привыкли выживать в самых трудных ситуациях, не имея ничего, это не просто бойцы, это ниндзя.
— Да, половина из них, конечно, рукастые и сообразительные, но вторая половина… — возражал я ему. — На этот момент под твоим руководством всего десять человек, а под моим сто.
— Возможно. Но смотри. Люди, привыкшие выживать и добиваться своей цели любыми путями, несмотря ни на что, просто могут тут использовать свои навыки, — продолжал рассуждать он, приглашая меня согласиться с его доводами. — У людей нет страха, а есть задача и они ее выполняют. Им как бы все равно, как ее выполнить. Второе — это то, что им стремно быть трусами. Я думаю, что это один из мощных факторов, который играет огромную роль. Чтобы записаться, нужны яйца, и они проявлялись еще в зоне.
— Или отсутствие реального представления о том, что тут будет происходить. Думаешь, многие просто не понимали, куда они попадут?
— Те, кто с такой мотивацией — я думаю, у таких больше шансов погибнуть, чем у тех, кто с характером. Этим выживать проще.
— А дисциплина? Без нее же никак, ты же знаешь.
— С этим должно быть, как нам в зоне говорил Евгений Викторович… Не уверен, что дословно скажу, но суть была такая: «когда ты, допустим, передумал перед тем, как сесть в машину, это не стремно. Но когда ты сел в машину, приехал воевать, и вдруг включил заднюю — ты стал заднеприводным. Вот тогда уже извини». Не было никаких сказок. Не знаю, как вам в Молькино, а нам изначально сразу сказали: «Ребята, вы едете в жопу. Жопа будет большая, и вам будет тяжело. Вернутся не все, но оно того стоит».
— И Вэшники и Кашники решили попробовать, насколько глубока жопа. И насколько это того стоит. Потому что мы оба тут добровольно, и никто не был виноват, что мы сделали свой выбор.
От воспоминаний меня оторвал боец, который притащил подраненного пленного украинца. У него была простреляна нога и была сильно посечена осколками рука. Пока медики оказывали ему первую помощь, бойцы, которые за последнее время потеряли много своих близких кентов, стали вымещать на нем злость и доставать его. Я видел, что пленный украинец уже готовится к тому, что его тут начнут пытать и калечить.
Они собрались у каморки медика и стали заставлять его кричать лозунги.
— Хохол! Ори: «Слава России!».
— Ори: «“Зеля” пидор!».
С одной стороны, я понимал их. Они бегали под огнем, выносили своих мертвых и раненых товарищей, видели, как они погибают. Они были не просто злы: сегодня они ненавидели украинцев и хотели выместить свою ненависть хоть на этом раненом. Тем более вчера одного из бойцов эвакуации — «Безу» — застрелил снайпер. Но мне еще с Чечни было понятно, что издевательства над беззащитным противником не красит воина.
— Хватит его доебывать! — прикрикнул я на понятном для них языке, который они слышали лучше всего. — Отойдите от него!
Я посмотрел на медиков.
— Давайте латайте его быстрее, и пусть его везут в штаб.
Они подавили свои чувства и нехотя оставили его в покое.
Я видел, что теперь они злятся на меня, потому что я забрал у них их законную добычу, которую они хотели растерзать. Чувство злобы и ненависти, вызывающее на войне
