* * *

Марендель и де Глатиньи вернулись в полуразрушенный старый дворец, который служил командным пунктом их полка, и привели туда своего пленника. Они заставили его сесть на складную койку в углу кабинета де Глатиньи.

Затем майор уселся за маленький квадратный столик. Он отвинтил колпачок авторучки и достал чистый лист бумаги. Ему было не по себе, и он не знал с чего начать допрос.

— Ваше имя? — спросил он.

Си Миллиаль сидел, сложив перед собой скованные руки, и казался невозмутимым, почти весёлым. Это был не первый его допрос, и не первый раз на его запястьях оказывались наручники. Он ответил, словно прилежный ученик:

— Амар Си Миллиаль, но также Бен Ларба, Абдерхаман… За последние пять лет я использовал не меньше дюжины имён. Но тысячи алжирцев также знают меня по прозвищу «Старший брат».

Де Глатиньи отложил ручку. Он вдруг вспомнил политкомиссара Вьетминя, который впервые допрашивал его в тоннеле, что служил ему блиндажом. У него были те же самые реакции: авторучка, лист бумаги…

— Си Миллиаль, вас беспокоят наручники?

— Немного.

Де Глатиньи подошёл и расстегнул стальные браслеты, которые затем отбросил в угол комнаты.

— Си Миллиаль, как вам уже ясно, мы не находим работу такого рода особенно приятной. Мы бы предпочли сражаться с вами на равных в горах, но вы вынудили нас вести войну подобного рода.

— Я согласен, господин майор, что ваше представление о воинской чести наверняка несколько ущемлено такого рода, как вы её назвали… работой. Почему бы вам не сдать меня полиции?

И снова де Глатиньи вспомнил о вьетминьце, который с тем же сарказмом отозвался о воинской чести колониального офицера.

— Придерживайтесь правил игры, господин майор. Пошлите за моим адвокатом, а заодно за комиссаром полиции, за жандармами, чтобы они оформили ордер на мой арест, поскольку у нас не военное положение. Тогда ваша совесть будет спокойна, и вы соблюдёте свой кодекс воинской чести.

— Нет! — выпалил Марендель. — Своё буржуазное представление о чести мы оставили позади в Индокитае, в Лагере номер один! Теперь мы настроены победить, и у нас нет времени, чтобы обременять себя такими нелепыми условностями. Наша неуверенность, наша нерешительность, наши угрызения совести — лучшее оружие, которое вы могли бы использовать против нас, но больше оно не сработает!

Последовало долгое молчание — лампы начали тускнеть, превратились в несколько красных нитей, а затем и вовсе погасли. Марендель снова заговорил более уверенным и сдержанным тоном:

— Си Миллиаль, мы хотим знать, кто отвечает за всеобщую забастовку. Нам нужно знать его имя.

— Моя воинская честь не позволяет мне отвечать. В нашей армии у меня звание полковника.

В окне, сквозь разбитое стекло, виднелся тёмно-синий прямоугольник неба. Снаружи отъехал джип. Было слышно, как солдаты подразделения связи, ремонтирующие электрогенераторы, проклинали «чёртовы бесполезные штуковины».

До их ушей донёсся скрипучий голос Буафёраса:

— Ну что, у вас тут всё в порядке? Принесите парочку ламп.

Резкий свет лампы-молнии, которую нёс Буафёрас, придвинулся ближе, отбрасывая на стены мерцающие тени — вскоре, заключённые в этот круг света, они устроились рядом с койкой так близко друг к другу, что почти соприкасались.

— Что ж, Марендель, — заметил Буафёрас, — я вижу, ты нашёл птичку прямо в гнёздышке. Это же Си Миллиаль, верно? Почему вы его не связали? С этими перебоями света, он мог бы прорваться к выходу. Вы его обыскали? А его вещи?

Марендель указал на портфель и чемоданчик на столе.

— Встать, Си Миллиаль, — сказал Буафёрас. — Давай, вставай! Сними пиджак, галстук, ремень и обувь. Бюселье, забери всё это барахло и отнеси в мой кабинет. Не забудь портфель с чемоданчиком.

Теперь Си Миллиаль выглядел нелепо, стоя в луче света и придерживая руками брюки.

— Адрес почтового ящика? Давай, пошустрее!

— Я полковник, и у меня есть право на уважительное отношение.

— В Малайе я однажды сцапал японца и раздел его до трусов. Он тоже твердил мне, что генерал. Я сделал на его могиле надпись: «Генерал Токото Махури, военный преступник». Выкладывай, что знаешь!

Такое решительное, жестокое обращение обескуражило Си Миллиаля — до этого момента у него были все козыри, но Буафёрас вернул его к суровой реальности сложившегося положения: он — террорист без всякой защиты.

— Выкладывай!

Он попытался парировать удар блефом:

— Все уже знают, что я арестован. Мой почтовый ящик сожжён.

— Никто пока не знает.

Внезапно Буафёрас повернулся к Маренделю и спросил:

— А что насчёт той женщины? Ты её привёл?

— Она не станет говорить, — сказал Марендель.

— Поверю тебе на слово, в конце концов, ты знаешь её лучше, чем я. Мы должны действовать быстро, у нас осталось всего двадцать четыре часа. Твой почтовый ящик, Си Миллиаль?

Де Глатиньи попытался вмешаться. Этот новый Буафёрас, который сейчас появился, удивлял и беспокоил его.

— Обыщи его бумаги и вещи. Может быть, ты найдёшь среди них нужный адрес.

— Предоставь это мне — я знаю как вести дела подобного рода. И Си Миллиаль отнюдь не новичок — прежде чем устраивать самодеятельность, он уже работал на несколько спецслужб, причём без разбору, лишь бы они действовали против нас.

Он усмехнулся:

— Но я полагаю, Глатиньи, тебе не слишком нравится то, что нам сейчас придётся сделать. Боишься испачкать руки? Этот человек у нас в когтях — неожиданная удача. Может быть, он сможет предотвратить бои на улицах. Но не стоит помещать его за стекло, в витрину. Это Си Миллиаль, подрывник. Давай, Марендель!

Внезапно электростанция заработала снова, и свет вернулся. Они поволокли босого Си Миллиаля, который всё ещё придерживал брюки руками, вон.

В «классной комнате» стоял Мин.

— Адрес почтового ящика? — снова спросил Буафёрас.

Си Миллиаль медленно покачал головой, и Мин шагнул к нему…

Марендель открыл окно и глубоко вдыхал прохладный ночной воздух. Он знал, что до этого дойдёт, что таков ужасный закон этого нового вида войны. Но ему нужно привыкнуть к этому, закалить себя и отбросить все те глубоко укоренившиеся, устаревшие представления, которые создают величие западного человека, но в то же время мешают защищаться.

— Улица Де-ля-Бомб, двадцать два, — в конце концов сообщил ему Буафёрас. — Возьми пару джипов, Марендель, и гони, как чёрт. До окончания комендантского часа у нас остался всего час.

Внутренний дворик начал заполняться пленниками. Некоторые были в пижамах под пальто и, до сих пор сонные, протирали глаза. Другие, на кого был направлен прожектор, выстроились в ряд у стены с поднятыми руками, ожидая, что в любой момент их расстреляют.

Распеги с трубкой