Шрифт:
Закладка:
Президент республики молчал.
– Прошу слова, – сказал господин Летелье.
Просьба была удовлетворена, и в зале воцарилась тишина.
– Господа, – начал он, – до истребления или колонизации невидимого мира французскую науку ждет еще не одно десятилетие работы.
До высоты в пятьдесят километров не долетит ни одна бомба (по крайней мере так, чтобы от этого была хоть какая-то польза), а даже если и долетит, то ее разрыв в вакууме произведет лишь незначительные разрушения. И напротив, падая на землю с силой астероида, неразорвавшаяся шрапнель вызовет необратимые последствия. Это что касается истребления.
Теперь рассмотрим колонизацию. Те летательные аппараты, которыми мы располагаем, не способны поднять нас так высоко. На высоте примерно в двадцать пять тысяч метров от атмосферного слоя воздух слишком разрежен для того, чтобы поддерживать наши воздушные шары, аэропланы или геликоптеры. Летать там – все равно что плавать в тумане. Это чистое безумие.
И даже если мы сумеем починить аэроскаф – при условии, что после ремонта он сохранит все свои летные свойства, – он не сможет поднять более шести человек зараз. И потом, нужно ведь понять, как им управлять!..
Да и вряд ли аэроскаф пригоден для починки. Построить такой же нам пока не по силам, да и двигатель, который мы бы поставили на место лягушачьих динамо – уж простите мне этот варварский неологизм, – был бы слишком тяжелым.
К тому же, господа, как жить там – наверху? Я понимаю, что есть дыхательные аппараты против асфиксии; но какой скафандр изобрести против понижения давления? Какую герметичную и в то же время подвижную броню?..
Нет-нет, не стоит даже и мечтать об уничтожении надвоздушного материка, который к тому же, быть может, занимает некое фундаментальное место в устройстве планеты, который, быть может, является важным конденсатором солнечной энергии и исчезновение которого, вероятно, повлечет за собой исчезновение земной фауны, в том числе каких-нибудь вырождающихся, тиранических и порочных орангутангов, которые нам, как существам себялюбивым, столь дороги.
И уж тем более нам не следует помышлять о колонизации этого мира, потому что доступ в него нам закрыт, потому что колумбиадой Жюля Верна или кейворитом Уэллса мы – увы! – располагаем лишь в мечтах.
– Но тогда – что делать? Да, что делать? Или так и будем сидеть и ждать, пока нас выудят всех до единого? Не колонизируем мы их – они колонизируют нас!
Президент республики молчал.
– Минутку!.. Два слова, прошу вас! – вскричал господин Летелье так громко, как только мог. – Все это иррационально. Разве кто-нибудь из вас помышлял о военном вторжении к рыбам? Колонизировать подводные степи и текучие пампасы?.. Вы же прекрасно понимаете, что сарваны испытывают к нам сугубо научный интерес!
– За которым последует и все остальное!
– Не уверен. А если вдруг и последует, то очень нескоро, когда мы уже предпримем, пусть вначале и робкие, попытки завоевания морского дна. И тогда мы подойдем к новой встрече с Невидимками во всеоружии. Пока же речь может идти лишь о защите на случай, если нам, если этому несчастному Бюже, который, судя всему, находится на самом дне моря сарванов, будут угрожать новые экспедиции. Вот и вся проблема. К тому же после серьезных размышлений я убедился, что и эта проблема перед нами уже не стоит!
(Волнение.)
А уверен я в этом по той простой причине, что невидимые пауки имеют сейчас – и так, вероятно, будет всегда – лишь океанографические намерения относительно мира, в котором смогли бы жить разве что в своей тяжелой защитной броне либо под подвоздушными колпаками, как мы на глубине… Повторюсь: пройдут многие годы, прежде чем они предпримут новую попытку пополнения музея. И я это докажу. Неужели вы думаете, господа, что, если бы этот великий невидимый народ придавал человеческой ловле большое значение, он бы построил для этой цели всего одно воздушное судно?.. Ну да, всего одно! Вы же не станете отрицать, что после крушения аэроскафа не произошло ни одного похищения. Стало быть, мы имеем дело с весьма скромным предприятием некоей группы исследователей-сарванов из числа тех, полагаю, которые играют роль мозга в этом их необычном объединении. Но скажите: могут ли они считать результат этой кампании обнадеживающим для себя? Едва ли. С одной стороны, они потеряли свое подвоздушное судно; с другой… – здесь голос оратора слегка дрогнул от с трудом сдерживаемых рыданий, – с другой, господа, их пленники… простите меня… их пленники умирают с уж… с ужасающей быстротой.
Господа члены правительства в силу своего положения лучше других осведомлены о том, с какой частотой сейчас трупы падают с неба на охваченный горем Бюже… На какой-то миг, ослепленный слезами, введенный в заблуждение личными несчастьями, я и сам поверил в грандиозность Синей угрозы; поверил, что теперь опасаться ее следует всему человечеству. Но я прозрел. Сарваны не скоро возобновят свои опыты с аэриумом, которые провалились вместе с крушением аэроскафа и неудачными попытками разведения животных. Что делать? Готовиться к будущему, каким бы далеким оно ни казалось. И пусть те, чьи родственники находятся в лапах пауков, мужественно ждут падения их тел!
Господин Летелье тяжело опустился на стул, словно усталый путник по окончании путешествия. Окружившие астронома коллеги жали ему руки. Но и среди одобрительного шума было слышно, как продолжает упорствовать военный министр:
– Сарванов следует уничтожить!
Президент республики, пробудившись ото сна, произнес с красивым гасконским акцентом:
– Э-э… но послушайте, господин Летелье! Вы, который стали Христофором Колумбом, Веспуччи этой Америки или и того лучше: Леверье этого Нептуна… Послушайте! Эти территории, наложенные на наши… эти существа, под которыми мы беспрестанно живем вот уже… Э-э-э… а не абсурдна ли сама эта фраза?
– Любая фраза кажется абсурдной, господин президент, когда она выражает что-то очень новое и очень странное, то, что мы открываем как-то вдруг, внезапно, а не в ходе постепенного
