поверит в то, что это мы, так как мы ничего не скрываем». Фактически они не пытаются как-то замаскировать даже то, что это двое мужчин и две женщины!.. Будь на моем месте кто-то другой, он бы не пошел по столь явному следу. Но, как говорится, нашли зубы на зубы, что коса на камень! В моем лице они получили достойного противника, так что я сегодня же вечером отправляюсь в Басру.

Невероятный вояж! С заездом в Америку, Японию и Индокитай я, считай, проделал половину кругосветного путешествия. И уверен: я настигну их прежде, чем они замкнут этот круг. Я совершенно убежден, что иду у них по пятам столь неумолимо, что они даже не смогли остановиться там, где хотели, и что вскоре я загоню их обратно в Европу, где уже мы будем хозяевами положения! Sursum corda[70], дорогой друг!

Мое глубочайшее почтение мадемуазель д’Аньес.

Искренне твой,

Тибюрс

P. S. Вы, европейцы, меня огорчаете, честное слово: ваш страх докатился сюда! Местные жители уже призывают для борьбы с «Синей угрозой» тримурти![71]

Забыл кое-что: в светской хронике одной американской газеты написано, что Хаткинс отказался от кругосветного путешествия и вскоре даст бал в своем нью-йоркском особняке!.. Вот же хитрец! Бал в особняке Хаткинса – возможно, но сам Хаткинс – нет! Его заменит двойник. Этот человек не пожалеет миллиардов, лишь бы меня одурачить! Т.

Когда герцог д’Аньес закончил читать эту абракадабру, в глазах его полыхнул огонь, что не осталось незамеченным господином Летелье.

– Ха! – промолвил он, скрестив на груди руки. – Уж не гложут ли вас сомнения относительно глупости этого квазидетектива?

Господин д’Аньес покраснел:

– Сомнения?.. Увы! Могут ли у меня оставаться хоть малейшие сомнения? Я знаю из надежного источника, что мистер Хаткинс – в Нью-Йорке; я читал дневник Робера Коллена, который видел у сарванов тех, кого мы уже оплакиваем. Уж не думаете ли вы, что после всего этого я могу верить письмам Тибюрса, который утверждает, что гоняется за ними по всему миру?.. И тем не менее я готов признать, что… да, на какое-то мгновение этот радостный тон, эта бодрая уверенность… И потом, мсье, мы всегда испытываем искушение поверить тому, что может избавить нас от огорчения, и знаете, когда я думаю о том, что мадемуазель Мария-Тереза могла последовать за Хаткинсом…

– …То предпочли бы знать, что она находится в аэриуме! – горько промолвил господин Летелье.

– Ах! Мсье, какие слова вы вкладываете в мои уста! Сжальтесь надо мной! Уж лучше все мои страхи, вся моя ревность, все мои вечные муки, чем хоть одна слезинка на ресницах вашей дочери!

И герцог долго еще продолжал изливать душу, делясь своей любовью и страданиями голосом возбужденным, хриплым и дрожащим, с тем мелодраматичным пафосом, что свидетельствует о подлинном накале чувств, пусть и облеченных порой в нелепые и выспренние слова.

Глава 18

Появление невидимого

После отъезда ученого, авторитет которого определял парижскую фазу Синей угрозы, решено было воплотить в жизнь тот проект, которому астроном всегда противился.

Мы имеем в виду допуск в Гран-Пале публики. Господин Летелье не был против него в принципе, но здраво утверждал, что он должен быть бесплатным и что в таком случае следует дождаться, пока аэроскаф перестанет быть невидимым, по крайней мере частично, благодаря окраске или же какому-то другому приему.

К несчастью, народ начал выказывать недовольство. (То есть трое или четверо журналистов подталкивали его к этому.) В какой-то момент данная проблема встала столь остро, что – даже несмотря на то что подвоздушный корабль никак не желал становиться видимым и после окраски – вход во дворец все же открыли, став брать за него по пятьдесят сантимов с носа в пользу пострадавших бюжейцев. Плату решено было взимать лишь во избежание давки.

С первого же дня, воскресенья 22 сентября, начало происходить то, что и предсказывал господин Летелье. Толпа увидела пустое пространство, огражденное высоким и прочным барьером, по внутреннему периметру которого стоял полицейский кордон. Это был именно тот случай, когда имелись все основания заявить: «Мы заплатили ни за что». В притупленном сознании масс тут же родилась и оформилась мысль: «Черт возьми, мы все равно увидим, как эта штуковина становится невидимой!» И толпа жаждала увидеть! Люди пребывали в ярости от того, что не получили никакого зрелища за свои десять су!

Поднялось возмущение. «Нас обкрадывают! Надувательство!» Само существование сарванов стало, по их мнению, не более чем мистификацией, призванной в который уже раз обобрать налогоплательщиков. В разговорах между собой все эти празднично одетые рабочие вспоминали об огромных суммах, направленных в Бюже для спасения местных жителей из всех уголков Франции и заграницы, и о том, что из всех собранных средств комитет по распределению раздал всего 3746,95 франков. Даже те, что присутствовали при падении невидимого аэроскафа на перекресток улицы Людовика Великого, теперь сей факт отрицали – еще бы, они ведь расстались со своими кровными денежками, и за что?..

По приказу начальства ажаны застучали по огромному аэроскафу.

– Хо-хо! Вот ведь ловкачи! Да им бы сам Робер-Уден[72] позавидовал! Довольно, пройдохи, довольно! Имейте совесть!

Исполняя второй приказ, ажаны обтянули подвоздушное судно тросами…

Затем капралы забрались на невидимую платформу и прошлись по ней без поддержки, словно звезды в бескрайнем небе…

Затем кого-то послали за слепками, сделанными с винта и корзины-секатора…

Затем дюжине горожан разрешили прикоснуться к аэроскафу…

Но ничто уже не могло переубедить толпу, повсюду видевшую трюкачей и обманщиков. Гран-Пале наполнился невообразимым шумом. Народ бурлил, словно забродившая лужа. Если бы он поверил в реальность подвоздушного корабля, то попытался бы разорвать его на куски. То тут, то там происходили стычки; в образовавшейся толкотне едва не задавили нескольких ребятишек. Деньги пришлось возвратить.

Престижу Синей угрозы был нанесен непоправимый ущерб. На следующий день оппозиционные газеты заявили, что это было не только мошенничество, но и уловка для отвлечения внимания гражданского общества от социальной ситуации, с каждым днем становившейся все более и более напряженной. Власти якобы применили это недостойное отвлекающее средство, как порой пугали скорым объявлением войны, столь же призрачной, как угроза или даже само существование невидимых земель. И когда стокгольмский химик Арнольд торжественно объявил на весь мир, что ему таки удалось найти столь желанную краску и тем самым сделать видимым тот кусок аэроскафа, что был доверен ему Францией, народ увидел в этом заявлении не что иное, как новый макиавеллизм обманщиков. «Это же надо! Выкрасили заново какую-то старую, списанную подводную лодку