Жажда знаний охватила даже самые отсталые племена. Невежды приобщались к началам оптики и метеорологии; клерки пытались постичь тайны мироздания. Брошюру Жана Сарьера «Очерк о невидимом» сметали с библиотечных полок во всех ее многоязычных изданиях. За разрешение опубликовать красную тетрадь «Журналь», «Дейли мейл», «Нью-Йорк геральд», «Новое время» и «Кельнская газета» предлагали мсье Летелье целые состояния, но тот всем отказал.

Конец света, которого так опасались, казалось, все же наступил. Церкви и храмы, синагоги, пагоды и мечети были переполнены испуганными толпами усердно молящихся верующих, а кабаки ломились от пьяных. Банки, тихие и всеми оставленные, не дождались никого, кто пожелал бы их ограбить.

Всеобщая подавленность сменялась повсеместным перевозбуждением.

Казалось, нервы всех людей сообщаются друг с другом, как у Невидимок. Уныние охватило род Евы, терзаемый страхом истребления. Народ верил, что время пришло. Каждый говорил себе, что это – печальный конец стольких усилий и побед. И люди вновь познали ту беспрестанную боязнь, которая клещами сжимала сердца наших предков, когда человек был всего лишь немощным млекопитающим, жившим в постоянном ужасе перед нападением разных чудовищ. Должно быть, в доисторические эпохи этот внезапно пробудившийся от вечного, казалось бы, сна страх был по силе своей сравним с любовью, так как испытать его означало его признать. Более многочисленные, чем в часы затмений или комет, взгляды вперялись в мнимую пустоту, где невидимые письмена возвещали о предстоящем крахе человечества. Но человек, властелин Земли, даже не был свергнут с престола: он никогда и не правил! Он лишь посчитал себя хозяином, в то время как некто другой, более изобретательный, гениальный и безобразный, главенствовал над ним, причем настолько, что выуживал его, словно рыбу!

Большего унижения и не придумаешь!

Человек впал в оцепенение и, не будучи более ЧЕЛОВЕКОМ, признал свое поражение. Жертва несправедливости (по его собственному разумению), он ощущал к самому себе глубочайшее сострадание. И священники произносили с кафедр такие проповеди:

– Со дна пропасти мы взывали к Тебе, Господи, рассказывая о наших желаниях, страданиях и любви, и были мы словно те животные, что водятся под землей, потому что разве можно жить глубже, нежели под миром, о существовании которого даже не подозреваешь? Неужто не своим творениям из глины, преображенным дыханием Элохима, доверил Ты царство земное? Наши мольбы, поднимаясь к Твоей славе, на высоту Небес, пересекали вселенную, которую Ты соизволил поставить между Тобою и нами. Но теперь, о Господи, громче, чем когда-либо, из самого отдаленного уголка пропасти мы кричим Тебе о наших самых горячих чаяниях, усилившихся страданиях и возросшей любви!

Паук, показавшийся вечером, сулил неприятности и огорчения, как и паук, увиденный утром. И в том, и в другом случае пауков старались раздавить тут же, как только их замечали. Их яростно преследовали и топтали ногами. Страх был столь велик, что их видели даже там, где их и быть не могло. Люди повсюду замечали сенокосцев и жаб, жителям Мексики мерещились отшельники, неграм Африки казалось, что звезды – это светящиеся галеоды, и поэма Виктора Гюго отныне воспринималась уже по-другому, так как лучистое солнце вызывало в воображении образ некоего гигантского Сизифа.

И человек из солнца делал паука.

Во всех пяти частях света были истреблены жабы и лягушки, начиная от миленьких древесниц наших лугов и заканчивая отвратительными пипами Бразилии, этими прыгающими гнойниками.

А затем – внезапно – все изменилось. Человечество вновь овладело собой, ощутив резкий прилив энергии. Разного рода ораторы и проповедники восклицали, что в конечном счете нет никакого подтверждения превосходства над нами сарванов, что их механика с ее смешными сферами и мотолягушками кое в чем нашей даже уступает, что нужно защитить Землю от их нашествий, выдвинув на огневые позиции все боевые средства, которые наша наука уже произвела и еще произведет!

Как известно, человек в толпе напоминает стадное животное – своенравное и слепо подчиняющееся своему вожаку. Ответная реакция не заставила себя ждать. Крайняя деморализация сменилась чрезмерной уверенностью. Всех охватило веселье. Из базилик народ хлынул в театры; в магазинах модных товаров отбою не было от покупательниц, иголки запорхали одна быстрее другой над нарядами из эпонжа, чесучи и атласа. Все вернулось на круги своя. По примеру первого синдиката по защите территории образовались и другие. Повсюду вывешивались афиши, проводились конференции и открытые собрания. Словом, в столицах уже опять вовсю закипела жизнь, когда пришла новость о том, что во Франции собирается совет министров, чтобы обсудить положение дел с Академией естественных наук, – сию в высшей степени спасительную меру поспешили себе наметить все государства мира.

Позволим себе вкратце рассказать об этом французском заседании, этой исторической ассамблее, модели будущих парламентов, в которых деятели науки полностью заменят политиков.

Она открылась в среду 11 сентября в Елисейском дворце и началась с оживленной дискуссии. (Официальный протокол, док. 943.)

Выражая убежденность нации, разделяемую и им самим, военный министр предложил не ходить окольными путями и рассмотреть самые надежные, эффективные и радикальные средства для уничтожения надвоздушных материков.

Он добавил, что сделать это необходимо как можно скорее, пока сарваны не построили новые аэроскафы. Как только он заговорил о минометах и осколочно-фугасных снарядах, его перебили.

Прервал его министр колоний, поинтересовавшийся, на каком основании следует бомбардировать этот край, который со временем, вероятно, можно будет завоевать, быть может, аннексировать или хотя бы взять под свой протекторат. Крайней мерой, к которой он готов был прибегнуть, было истребление коренных жителей, однако и тех, по его мнению, предпочтительнее было бы поработить. Но до основания разрушить невидимую землю? Никогда! Там, наверху, должно быть, находятся неизвестные богатства. Сам он, в свою очередь, выразил надежду, что когда-нибудь Франция прирастет за счет этого прекрасного владения, размерами превосходящего всю поверхность земного шара.

Тут в спор хотел вмешаться физик Соломон Кан, но его опередил министр труда. После комплимента в адрес обоих коллег – министр признался, что восхищен тем, насколько ярко каждый из них выразил дух своего министерства, и похвалил воинственность военного министра и захватнические амбиции министра колоний – он заявил, что сейчас выскажет соображения, которым следовало бы прозвучать из уст министра юстиции и которые, на его взгляд, доказывают, что идея колонизации неприемлема с точки зрения закона, юриспруденции и правосудия, ведь область вакуума и так уже принадлежит людям.

(Продолжительный шум в зале.)

– Знаете ли вы, – спросил он, – что любой землевладелец является собственником не только земли, но и недр своих владений? С развитием воздушной навигации была симметрично признана и собственность воздуха, который находится над тем или иным участком земли. Любое пространство, расположенное над моим полем, принадлежит