— Вы опасный человек! — резко бросила Надежда, желая скорее от него избавиться.

— Вы говорили обо мне и хуже, — намекнул он на ее выступление на собрании.

Надежда как будто споткнулась: на собрании она действительно называла его трусом, дезертиром и даже предателем, а оказалось, что он вернулся с фронта героем. Может, в другой раз чувство такта заставило бы ее извиниться, но тут она заупрямилась.

— Что думала, то и говорила.

— Не буду вас беспокоить, — вздохнул он и сделал шаг, словно бы собираясь уходить. — Да и права на это не имею. Довольно с вас вашей подружки, — он говорил о Ларисе. — И жестокости братца ее достаточно, — хлестнул уже по Шафоросту. — Думаете, мне это безразлично? Думаете, не жжет меня стыд?

Надежда молчала. Сейчас он казался искренним, но в разговор вступать ей все же не хотелось. А Лебедь, стремясь вернуть ее былое расположение, корил Шафороста за грубость и за слепую, просто патологическую любовь к своей сестре, толкающей его на недозволенные поступки. Разве не из-за капризов Ларисы Шафорост, так доброжелательно встретивший Надежду, когда та пришла после института, вскоре грубо выгнал ее из цеха? И разве не злоба Ларисы толкала Шафороста на выпады против Надежды уже здесь, на стройке?

Надежду не удивляло его открытое презрение к поведению своей жены, подобное она слышала от него и прежде, но почему-то неприятно было слышать об этом сейчас.

— Кто хулит свою жену, тот хулит себя.

Она бросила это с укором, даже с вызовом, но он, казалось, остался только доволен.

— Я это не скрываю, — сказал Лебедь. — Кто с грязью возится, тот обязательно сам запачкается. Но это еще не беда. Грязь можно и смыть, не показываться с нею на люди, если бы только злоба имела предел.

— Что вы хотите этим сказать?

— Лучше вы скажите… — неожиданно повернул он ход разговора. — Мне хотелось бы не слухами пользоваться, а узнать от вас… Это же в ваших интересах…

— Говорите без обиняков.

— Это правда, что вы приводили к себе иностранца?

Надежда даже ахнула, как истолковала Лариса посещение американского корреспондента. «Нет, подлинно — злоба не имеет границ», — мысленно согласилась она с Лебедем. Но ответила сдержанно:

— Какое это имеет значение?

— Конечно, — сказал он и как бы невзначай подошел ближе. — Говорят, он влюбился в вас.

Надежда попыталась отделаться шуткой:

— А может, и я в него. Разве нельзя? Он же не враг.

— Не знаю, — замялся Лебедь. — Только все они либо разведчики, либо шпионы. — И предостерег: — Не забывайте, что стороженки не перевелись!

Надежде вдруг стало не по себе. В памяти всплыла грязь, которую собирал о ее отце «бдительный» Стороженко. Ох, какое это страшное оружие — бдительность в руках подлеца!.. Тогда даже друзья шарахнулись от нее. Даже Микола Хмелюк засомневался. И опять-таки единственный, кто пошел тогда в комитет и вступился за нее, был Лебедь. Он первым встал на ее защиту. И у Надежды невольно возникло чувство благодарности к нему. Но она сдерживала себя. Лебедь будил в ней ощущение какого-то смутного беспокойства. Надежда понимала, что его предостережение не случайно, что он чего-то не договаривает. И она попыталась вызвать его на откровенность:

— Я хотела бы знать, что кроется за вашим предостережением?

— Об этом в другое время, — уклонился Лебедь и огляделся по сторонам, давая понять, что о таких вещах на улице не говорят. — Вы лучше подумайте о ночлеге, — перевел он разговор на насущное.

— Я не знаю, где буду ночевать, — созналась Надежда.

Лебедь развел руками.

— К сожалению, в этом помочь вам ничем не могу. Мог бы, конечно, пригласить к себе, а сам уйти к приятелю. Но знаю, что вы не согласитесь.

— Ни за что! — отрезала Надежда. — Не стоит и беспокоиться.

— Но ведь не ночевать же вам на улице, под кустами? Тут ведь шпана всякая шныряет! — И, словно это только сию минуту пришло ему в голову, воскликнул: — Погодите-ка! У меня есть старушка знакомая. Я когда-то снимал у нее комнату. Комнатка, правда, не очень, зато вам будет спокойно. Хозяйка хорошая, заботливая. Кстати, это совсем рядом. Вот здесь, за углом, возле милиции. — И пошутил: — Так что жить будете еще и под надежной охраной!

Надежда долго колебалась. Но деваться и впрямь было некуда, город незнакомый, к тому же еще и шпана… И она в конце концов согласилась.

— Только бы старуха не сдала комнату! — забеспокоился Лебедь, и его беспокойство передалось Надежде: только бы не сдала.

К счастью, комната оказалась не занятой. Хозяйка встретила Лебедя как доброго знакомого и желанного гостя. С таким же вниманием она отнеслась и к Надежде. Но Надежда при виде ее ужаснулась: сгорбленная, с острым крючковатым носом, шустрыми глазками, бегающими под черными, не седеющими космами, с одной ногой — другая была на деревяшке, — хозяйка походила на ведьму. Надежда не могла определить, кто она: цыганка, армянка или турчанка, заброшенная сюда судьбой. Колода карт на столе, каких-то странных, разрисованных, подсказывала, что эта «ведьма» помимо всего и гадалка. Видно, сюда забегают обездоленные солдатки, чтобы бросить карту на своих бубновых или трефовых, затерявшихся где-то на дорогах войны.

Однако хозяйка была внимательной, гостеприимной, и Надежда быстро обвыклась, успокоилась. Небольшая, бедно обставленная комнатка с отдельным выходом во двор понравилась ей, и она была благодарна Лебедю за этот приют.

— Погадайте ей, Македоновна, — попросил Лебедь.

— А как же, погадаю. Погадаю, моя красавица. Всю судьбу открою тебе и на завтра, и на послезавтра, и навеки. У такой пригожей и судьба должна быть красивой.

— Ох, если бы! — вздохнула Надежда.

— Вижу, суженый тоже там, в кромешном? — протянула она к картам костлявые руки.

Но Лебедь остановил ее:

— Вы бы, Македоновна, лучше ужин какой выколдовали, а?

Надежда решительно отказалась: она не голодна. Сослалась на усталость и пошла отдыхать. Лебедь не задерживал ее. Не напрашивался для продолжения разговора, начатого в скверике. Не хотел показаться навязчивым. Пожелал доброй ночи и удалился.

Надежда сразу же легла. Все время в присутствии Лебедя она находилась в состоянии крайнего напряжения. Даже и в те минуты, когда он казался искренним и вызывал к себе симпатию. А когда он ушел, наступил спад, и она почувствовала себя совсем разбитой. Как будто много часов подряд одолевала бесконечные препятствия на пути.

Но уснуть она не могла, как ни старалась. Пыталась на чем-нибудь сосредоточиться, но мысли, точно облака, гонимые ветром и разорванные на куски, беспорядочно возникали и тотчас же пропадали. Исчезновение Зины и встреча с Лебедем взбаламутили душу и поселили в ней недобрые предчувствия.

А тут еще и