— Но какая связь между быком и королевством, Герар, между Вильгельмом, Гарольдом и твоими торговцами?

— Да не злись ты, а лучше послушай. Помнишь жеребца испанских кровей, на каком разъезжает Гарольд?

— Черный такой?

— Да, черный, как дьявол, с заплетенным хвостом и легкими подпалинами. Это дар Вильгельма. А расшитый золотом и изумрудами плащ? Еще один его подарок, а он один — целое состояние.

— А старинная пряжка, что была на нем вчера?

— Тоже от герцога. Но и это еще не все! Сир Вильгельм преподнес ему резные шахматы слоновой кости и ткани, что выткали искуснейшие мастерицы герцогства, а кроме того, перстень, найденный под древними руинами Лиллебонна, с профилем какого-то римского императора. Все это, как я называю, — наживка.

— И при этом восхищаешься герцогом!

— Да, мне по душе его сметка. Он твердо и прямо стоит на земле — как колонна. А англичанин знай себе заглатывает наживку, точно глупая рыбешка.

— Ну а ты, «верный» оруженосец во вражьем стане, конечно же, сообщаешь герцогу, что делает Гарольд и что говорит. Да, заставь тебя герцог пролезть в игольное ушко, ты бы небось запросто пролез, за соответствующую мзду-то.

Герар побледнел как полотно, и я уж было приготовился отражать его ловкие удары, но он в одно мгновение овладел собой и сказал:

— Не будь завистником, Гуго. У тебя не хватило бы смекалки на такую роль.

— Да нет, просто у меня не хватило бы духу водить за нос моего повелителя, хоть бы и служил я ему временно — как ты Гарольду.

— А я думаю так: у нас с тобой есть только один повелитель — сир Вильгельм. Я служу ему по мере сил моих и ничего не стыжусь.

И немного погодя, как будто потеряв какую-то надежду, он прибавил:

— Видать, и впрямь в роду у меня не было достойных предков…

Я попросил у него извинения за резкость, и мы тут же помирились. Впрочем, мне и самому следовало бы догадаться, что это действительно была сделка, с тою лишь разницей, что вершилась она на вершинах власти и имела огромное значение для судеб наших двух народов. В последующие дни мое прежнее представление о непогрешимости принцев крови в делах чести изменилось. Я и сейчас безмерно восхищаюсь Вильгельмом, но лично мне больше по сердцу жизнь, исполненная смирения, далекая от той, что ведет он и такие, как он. Что ж, слава требует великих жертв!..

А сейчас я расскажу вам короткую и печальную историю Эшивы, дочери нашего повелителя. В ту пору Эшиве исполнилось только тринадцать лет, но уже тогда она выглядела не по годам женственной и слыла редкою красавицей. На Байейском полотне она появляется лишь единожды, и не без основания! На ней праздничная туника из зеленого шелка, а на голове — капор. Ее символически бьет по лицу придворный писец — пощечина знаменует то, что отныне девочка принадлежит сеньору Гарольду. Ибо повелитель наш, стремясь крепче привязать к себе англичанина, задумал сделать его своим зятем. Тут он преследовал двойную выгоду: перво-наперво, Гарольд уже не смог бы учинить против него измену, а во-вторых, после коронования Вильгельма за англичанином, как за супругом наследницы трона, сохранился бы и титул его, и все привилегии.

— Хоть Гарольд и дал обещание жениться, однако выполнять его он не собирается, как и другие свои посулы, — поведал мне Герар. — В тот же вечер он потешался над этой затеей в кругу своих приближенных, даже не стесняясь моего присутствия.

А меж тем доверчивая красавица Эшива полюбила англичанина всем сердцем. Было нестерпимо горько смотреть, как она с мольбой в глазах ловит его взгляд, с замиранием ждет от него нежного слова и спешит всякий раз поднять то, что он обронил, быть может, даже с умыслом, или наполнить его кубок — точно какая-нибудь служанка. А Гарольд лишь трепал снисходительно ее по щеке да еще посмеивался при этом, словно перед ним была самая обыкновенная крестьянская девчушка. Герцог в такие минуты отворачивался, снося все это молча. В глубине души он, должно быть, здорово корил себя за эту затею, не сулившую ничего доброго! После отъезда Гарольда, несмотря на все оскорбления и обиды, понесенные ею от англичанина, Эшива еще сильнее полюбила его и объявила, что без него ей и жизнь не мила. Вильгельм надеялся, что время излечит ее раненную безответным чувством душу, но он заблуждался. И герцог отправил тогда дочь в Галисию[53], чтобы она стала там женой короля. Эшива не посмела ослушаться отца, но по дороге в чужую страну ее настигла смерть, ставшая для истерзанной девочки избавлением от мук, ибо она не желала принадлежать никому, кроме Гарольда. Среди множества горестных воспоминаний, отягчающих мне душу, эта девочка-принцесса, мелькнувшая предо мною неуловимой тенью, оставила в сердце моем самый светлый след. Таким же легким и воздушным и запечатлен ее образ в одном из уголков полотна.

Герцог наш был славен своей предприимчивостью — для достижения поставленной цели он не жалел никаких средств.

Почувствовав однажды, что Гарольд уже не в силах сдерживать нетерпение и снова заторопился в Англию, наш сеньор решил отсрочить его отплытие под предлогом якобы разразившейся войны. Бретонский герцог Конан и его народ, мол, взбунтовались против нормандцев. Дело в том, что бретонцы являлись прямыми вассалами Вильгельма, однако сказать по правде, сия зависимость была спорной и издревле служила поводом для нескончаемых распрей между Нормандией и Бретанью. И вот, вконец устав от бесплодных споров с Конаном, герцог наш вознамерился поставить наконец Бретань на колени. Он собрал небольшое войско и любезно попросил Гарольда и его спутников присоединиться к нам. Как-то раз, во время очередного пиршества, он предложил своему гостю принять участие в военном походе — так, потехи ради. Гарольд был чересчур честолюбив, чтобы отказаться: больше всего остального на свете он страшился прослыть трусом, а кроме того, ему страсть как хотелось показать нормандцам, каков он в ратном деле.

Бывалые воины всячески пытались устрашить нас, зеленых юнцов, своими рассказами о бретонцах:

— Что, мальцы, — начинал один из них, — небось думаете, вас ждет веселая прогулка, да? Знать, вы понятия не имеете, кто такие бретонцы. А у них, милые ребятки, один рыцарь способен «отковать» с полсотни себе подобных. Спросите — почему? Да потому, что у каждого из них будет по десятку жен, а то и больше, — в точности, как у варваров. Они великие ратники и наездники, не чета многим, и живут