Помпея невозмутимо пила вино; трудности мужа скорее забавляли ее, нежели волновали.

– Не знаю, – ответил Лабиен. – Это двусмысленное выражение, но в нынешней обстановке они способны принять senatus consultum ultimum.

Услышав страшные слова, Юлия едва сдержала вопль ужаса.

Цезарь глубоко вздохнул.

– Дело не в упрямстве, матушка, – наконец сказал он. – Соглашаясь с отставкой, я признаю, что мое восхождение прервалось. К тому же у меня накопилось множество долгов. С Крассом, который непременно появится, когда улягутся волнения, я договорюсь об отсрочке платежей, но другие заимодавцы рассчитывали, что я вот-вот стану консулом. Увидев, что моя будущность под вопросом, поскольку меня лишили преторства, они утратят ко мне доверие и потребуют выплатить долги, а этого я пока не могу.

– Очень вероятно, сынок. Более чем разумная причина воспротивиться отстранению от должности, но не будешь же ты противостоять Сенату в одиночку. Веди переговоры с Цицероном, Катоном и остальными оптиматами, договаривайся с заимодавцами. Или найди другое решение. Но бороться с Сенатом не дело.

Цезарь посмотрел на Лабиена.

Тот кивнул.

Цезарь вздохнул, встал и отправился в таблинум. Там он написал записку и передал ее одному из ликторов, ожидавших в прихожей.

– Отнеси это Цицерону, – сказал он. – Впрочем, подожди. – Он повернулся к атриенсию, стоявшему наготове в углу. – Помоги-ка мне снять эту одежду.

Раб помог Цезарю снять сенаторскую тогу с пурпурной полосой. Это было сообщением для сенаторов, которого те никак не ожидали: Цезарь покидает общественную жизнь. А также посланием римскому народу. И чтобы ни у кого не оставалось сомнений, он приказал шести полагавшимся ему ликторам покинуть Общественный дом.

Затем вернулся в атриум и потребовал вина.

– Ты права, матушка, – сказал Цезарь, подняв кубок. – В одиночку я эту схватку не выиграю.

Римский Форум

На следующий день

Отказ Цезаря от дальнейшей борьбы – как и то обстоятельство, что он снял свою сенаторскую тогу, – сенаторы-оптиматы встретили с искренним ликованием, считая, что одержали великую победу. Катон, Катул, Бибул и многие другие не могли опомниться от радости. Цицерон, напротив, повел себя сдержанно.

– Разве ты не рад, что он убрался из Сената? – удивился Катон. – Если бы я знал, что, перестав быть магистратом, он покинет Сенат, я бы предложил это раньше.

– Все не так просто, – покачал головой Цицерон. – У меня такое же странное чувство, как на суде над Рабирием, когда изменили закон о выборах и народ избрал Цезаря великим понтификом, поскольку он не мог добиться этого от сенаторов. Тут какая-то хитрость. Мы чего-то недопонимаем…

– Главное, что Цезарь покинул Сенат, остальное меня не волнует, – проговорил Катон.

Однако известие о том, что Цезарь не только отстранен от должности претора, полученной через центуриатные комиции, но и покинул общественную жизнь в знак несогласия с Сенатом, стало для народа ушатом холодной воды: у римских низов не осталось вождя, готового встать на их защиту. Цезарь был единственным государственным мужем, который выполнил все свои предвыборные обещания – как смотритель Аппиевой дороги и как римский эдил, – и его отстранение от должности воспринималось сугубо как личная месть сенатских олигархов, стремившихся расправиться с любым, кто плыл против течения. Цезарь поддержал закон, предложенный Непотом, но одно это не могло служить основанием для лишения преторства: для народа причина была несущественной, и сам Цицерон понимал, что все это выглядит очень натянуто.

Пока Катон, Катул, Бибул и другие сенаторы праздновали эту отставку, Цицерон, не сказав больше ни слова, удалился на свое место. Новое заседание могло начаться, лишь когда сенаторы успокоятся.

Цезарь пребывал у себя, в тишине атриума, сидя за скромной трапезой из орехов и сыра. Он ждал.

Через несколько часов после того, как он снял тогу, тысячи граждан собрались у дверей Общественного дома, жилища великого понтифика.

Их ропот донесся до Форума, и сенаторы вышли на лестницу посмотреть, что происходит: народ требовал восстановления Цезаря в должности и призывал его не покидать Сенат.

– Цезарь, Цезарь, Цезарь! Претор и славнейший муж!

Сенаторы-оптиматы слышали всё.

Приветственные крики толпы дошли и до сидевшего у себя в атриуме Цезаря.

Общественный дом, жилище великого понтифика и семьи Юлиев

– Как ты поступишь, сынок? – спросила мать. – Хорошенько продумывай все, что делаешь и говоришь. Обстановка накалена до предела. Тебя могут обвинить в разжигании беспорядков, а это первый шаг…

– Знаю, матушка, – прервал ее Цезарь. – Но в своем противостоянии Сенату я больше не одинок.

Он приказал рабам открыть двери, вышел и обратился к народу, собравшемуся перед домом. Вдалеке виднелись сенаторы, смотревшие на него с высоты сенатской лестницы.

– Граждане, друзья, радетели за отечество! – начал он, и все замолчали, чтобы не пропустить ни слова. – Благодарю вас за эту неожиданную поддержку! Вы – народ – избрали меня претором, теперь же Сенат, а не вы, отстраняет меня от должности! Я мог бы воспламенить ваши сердца, обвинить сенаторов в том, что они искажают законы и действует только в личных интересах… Но я не буду этого делать! – Он помолчал, затем продолжил: – То, на чем стоит наше отечество, наш закон, зиждется на множестве сложных противовесов, и никто не может получить всю полноту власти в одиночку…

– Цезарь, Цезарь, Цезарь! – взревела толпа. – Претор и славнейший муж!

Многие не желали соглашаться с решением Сената, изгнавшего их лучшего вождя, единственного, кто всегда держал слово.

Цезарь улыбнулся и прижал кулаки к груди, затем вытянул руки ладонями вверх и снова добился тишины.

Цицерон и остальные сенаторы наблюдали за ним издалека.

– Он вертит ими как хочет, – пробормотал Катон.

Цицерон молча кивнул, не отрывая взгляда от происходящего. Он хотел увидеть, чем все закончится.

– Римское государство, – снова заговорил Цезарь, – наш образ жизни и наше существование основаны на соблюдении законов и поддержании противовесов, на разделении власти! Я, как и вы, не считаю свою отставку справедливой, но я не стану бороться с Сенатом, как и поддерживать тех, кто желает бороться! К чему мы придем, если отвергнем наши институты? К безвластию и хаосу. А хаос не даст справедливости ни богатым, ни бедным. Вот почему я призываю вас покинуть улицы. Возвращайтесь домой, ради Геркулеса, не затевайте беспорядков и смут! Риму по-прежнему предстоит покончить с бунтом Катилины, и сейчас не время для разногласий! Нам следует признать авторитет Сената, как и Сенат должен признавать итоги голосования в народных собраниях! Я, великий понтифик, отстранен от должности претора и намерен решить этот общественный и гражданский вопрос, не угрожая всеобщему миру и безопасности! Я настаиваю: сейчас не время для бунта! Расходитесь по домам!

Собравшиеся смолкли. Они ждали от своего вождя