— Еще раз, Саэрис Фейн.

Около часа ночи Лоррет принес волчью голову, которую он вырезал из тиса. Это была впечатляющая работа, очень детальная, с идеальными пропорциями. Как я и надеялась, рычащий зверь был поразительно похож на татуировку Фишера, а также волка, выбитого на доспехах членов Лупо Проэлии.

Я рассказала воину о том, как сделать форму для отливки, и он безропотно выполнил все указания, хотя для этого ему пришлось рыть яму в мерзлой земле, пока он не нашел глину, а затем голыми руками смешивать эту глину с кучей лошадиного дерьма. Он с удовольствием вдавливал в глину вырезанную им голову волка и терпеливо сидел у печи для обжига, пока небольшой огонь, который он развел внутри, медленно высушивал форму, чтобы она не треснула.

Около четырех, когда я уже начала бредить от жары и усталости, Кэррион объявил, что идет спать. Вместо того чтобы спуститься в лагерь и найти свою палатку, он растянулся на полу на другой стороне кузницы, у двери, где было немного прохладнее, свернул плащ, сунул его под голову и быстро отключился.

— Пора и тебе отдохнуть, Оша.

Этот голос. Живые Боги. Я вздрогнула, услышав его в своей голове, хотя и ждала его.

— Не раньше, чем закончу, — ответила я. — Уже почти готово.

Фишер был близко. Я необъяснимо ощущала его присутствие рядом. Бросив быстрый взгляд в сторону входа в кузницу, мне показалось, что я могу различить его силуэт, сливающийся с тенями, которые плясали и прыгали вокруг огня.

— Как давно ты здесь? — Спросила я.

— Всего несколько часов, — ответил он.

— Почему ты не зашел?

Наступила долгая пауза. А потом он сказал:

— Я не знал, хочешь ли ты этого.

— Заходи внутрь, Кингфишер, на улице холодно.

— Я приду. Скоро. Я посижу здесь еще немного, я думаю.

Я не отреагировала, когда он вошел позже. Он сел в кресло у окна, лунный свет струился по его волосам, тени играли на его руках и лице, пока он наблюдал за моей работой. Они с Лорретом тихо разговаривали, а я стучала молотом. Они оба были рядом, помогая мне отливать сталь для рукояти в виде головы волка. Фишер присвистнул, когда мы раскололи форму и он увидел, что вырезал Лоррет. Мы обменялись лишь несколькими словами. Когда я прикрепила широкое скошенное лезвие к рукояти и поперечной гарде, а затем обмотала рукоять блестящим черно-золотым шнуром, в воздухе повисло напряжение.

Наконец, все готово.

Я чуть не рухнула на месте.

Меч был прекрасен. Несомненно. Помимо впечатляющего навершия в виде волчьей головы, рукоять украшали лозы, обвивавшие рукоять и гарду, которые мне удалось выковать самостоятельно, без помощи Лоррета. По лезвию пробегала волна ряби, образовавшаяся благодаря тому, что его сгибали бесчисленное количество раз. Последний час я потратила на то, чтобы выгравировать слова в самом центре клинка. Слова, которые, как я надеялась, послужат хорошим предзнаменованием как для оружия, так и для воина, который его носит, и плохим — для тех, кто окажется на его острие.

Праведными руками — избавление от неправедных мертвецов.

— Невероятно, — произнес Фишер на одном дыхании. Его глаза встретились с моими, в них отражалось изумление.

— Можно мне подержать его? — с надеждой спросил Лоррет.

— Давай.

Он поднял его, в его глазах светилось благоговение. Необъяснимо, но у меня перехватило горло при виде того, как он держал меч. Он провел пальцем по лезвию, едва коснувшись кончиками пальцев, и с шипением отдернул руку.

— Боги, стоит только взглянуть на эту чертову штуку, и она режет. — Он сунул указательный палец в рот и пососал его.

Впервые с тех пор, как мы покинули военный штаб, ртуть заговорила, и ее голос больше не дрожал. Это был один голос, сильный и четкий.

Пришло время. Спой нам нашу песню.

Снаружи небо озарилось вспышками зеленого и розового света.

При виде этого у меня перехватило дыхание.

— Что это?

— Полярное сияние, — тихо ответил Фишер. — Благословение.

— Святые угодники. — Лоррет опустился на колени в снег и уставился в небо, широко раскрыв рот. — Это… прекрасно. Полярное сияние не видели… уже…

— Более тысячи лет, — сказал Фишер. — Это длится всю ночь. Я собирался сказать вам обоим, чтобы вы посмотрели, но у меня было предчувствие, что оно все еще будет здесь, когда вы закончите.

Глаза Лоррета ярко блестели, когда он наблюдал, как зеленые переливы сменяются красными и розовыми, расходясь широкими волнами по горизонту. Воин еле сдерживал слезы, и, признаться, я и сама была близка к этому. Я была опустошена. Вымотана. Но у меня все еще хватало сил стоять и смотреть на небо, зная, что я стала свидетелем чего-то редкого и удивительного.

Меч лежал на коленях Лоррета. Он положил руку на рукоять и, все еще пребывая в полном благоговении перед красотой, озаряющей небеса, начал петь.

Всем тем, кто слушает

Или кому еще не рассказали,

О том дне, когда последний дракон

Проснулся и восстал из мертвых.

О молодом воине, который пришел,

Окутанный тенями и кровью,

Чтобы победить мерзкую тварь

И спасти тех, кого мог.

О Кингфишере

И волках у него за спиной,

Которые с воем пришли в ночи,

Все вместе, стаей.

Мороз благословил то утро.

Воины встретили свою судьбу.

Так начинается наша песня,

Баллада о Вратах Аджуна.

Фишер, стоявший рядом со мной, напрягся. Мышцы на его челюсти сжались. Он опустил голову, больше не обращая внимания на полярное сияние, его глаза пристально изучали заснеженную землю под ногами, пока мощный голос Лоррета переходил от куплета к куплету.

Еще в таверне Лоррет говорил, что когда-то был посредственным певцом. Сейчас его голос звучал иначе. Он был полон дыма и боли. Казалось, сам воздух плакал, когда он пел. Баллада то затихала, то воспаряла ввысь, рассказывая трагическую историю о невозможных шансах