Шрифт:
Закладка:
В конце концов государство взяло под контроль всю печать. «Очень важно, чтобы к печати допускались только те, кто пользуется доверием правительства. Человек, который обращается к публике в печати, подобен человеку, который говорит публично в собрании»;10 Он может распространять подстрекательские материалы, и за ним следует следить как за потенциальным поджигателем. Поэтому каждый печатник должен представлять цензору каждую принятую рукопись, либо до, либо во время печати, и, чтобы получить государственную печать, он должен согласиться удалить нежелательные материалы или принять замены, предложенные правительством. Даже после того, как цензор дал свое согласие и произведение было напечатано, министр полиции имеет право конфисковать и даже полностью уничтожить вышедшее издание, независимо от того, какой ущерб понесет автор или издатель.11
Именно в этой тюрьме разума литература боролась за выживание во времена Наполеона. Самые героические усилия были предприняты женщиной.
II. ММЕ. ДЕ СТАЭЛЬ: 1799–1817
1. Немезида НаполеонаКомитет общественной безопасности изгнал ее из Франции; Директория свела это к исключению из Парижа; на следующий день после его падения она поспешила вернуться в столицу (12 ноября 1799 года) и сняла квартиру на улице Гренель в фешенебельном Фобур-Сен-Жермен. Новое консульское правительство — то есть Наполеон — не выразило никакого протеста против ее возвращения.
Вскоре она открыла новый салон, отчасти потому, что «беседы в Париже… всегда были для меня самым увлекательным из всех удовольствий».12 отчасти потому, что она была полна решимости играть роль в управлении событиями. Она не признавала, что такая роль не подобает женщине; она казалась ей вполне подходящей, если у женщины (как и у нее) были и деньги, и мозги; и особенно подходящей для наследницы Жака Неккера, которого она считала неоцененным героем Революции. Кстати, правительство все еще было должно ему двадцать миллионов франков, которые он одолжил ему в 1789 году; частью ее решимости было вернуть эту сумму для своего отца и своего достояния. Ее идеалом (как и его) была конституционная монархия, обеспечивающая свободу прессы, вероисповедания и слова, а также защищающая собственность богатых от зависти бедных. В этом смысле она считала себя верной Революции в том виде, в каком она была определена Национальным собранием 1789–91 годов. Она презирала цареубийц и принимала в своем салоне титулованных соседей из Фобура, которые ежедневно молились за реставрацию Бурбонов. Тем не менее, в центре ее собраний был Бенжамен Констан, который был сторонником республики и, будучи членом Трибуната, противостоял каждому шагу Наполеона от консульства к императорской власти. Она также принимала братьев первого консула, поскольку они тоже чувствовали себя неуютно под его растущей властью.
Действительно, большинство мужчин, занимавших видное положение в политическом и интеллектуальном мире Парижа 1800 года, приходили на ее званые вечера, желая узнать последние политические сплетни или услышать, как мадам уплывает в такой разговор, какого Париж не слышал от женщины со времен мадам дю Деффан. Мадам де Тессе заявила: «Если бы я была королевой, я бы приказала мадам де Сталь все время разговаривать со мной».13 Сама Жермена писала, что «необходимость разговора ощущается во Франции всеми классами; речь там, как и везде, не просто средство общения;… это инструмент, на котором любят играть».14
Она не сразу выступила против Наполеона; более того, если верить Буррьену, она написала ему несколько лестных писем в начале консульства, даже предложила себя в его услужение.15 Но он решительно игнорировал ее ухаживания, расширял цензуру, презирал интеллигенцию в политике, считал женщин плодильщицами и очаровательными игрушками, которым нельзя доверить ни одной мысли, и ей пришлось ответить ему тем же. Когда он называл ее гостей идеологами, она называла его идеофобом; а когда ее гнев разгорался, она называла его «Робеспьером на коне».16 или как буржуазного джентильмена на троне.17
7 мая 1800 года она перевезла своих домашних и небольшую свиту почитателей в Коппет на лето. За день до этого Наполеон покинул Париж, чтобы пересечь Альпы и встретиться с австрийцами в Маренго. Жермена позже призналась: «Я не могла не желать поражения Бонапарта, поскольку это казалось единственным средством остановить прогресс его тирании».18 Осенью того же года, наскучив Коппетом и Монбланом, она вернулась в столицу, ведь она жила разговорами, а «французская беседа не существует нигде, кроме Парижа».19 Вскоре она собрала в своем салоне целую компанию гениев, и главной темой их бесед стала диктатура Наполеона. «У нее полный колчан стрел», — жаловался он. «Они притворяются, что она не говорит ни о политике, ни обо мне; но как же тогда получается, что все, кто ее видит, любят меня меньше?»20 «Ее дом, — говорил он на острове Святой Елены, — превратился в арсенал против меня. Люди ехали туда, чтобы прослыть рыцарями в ее крестовом походе».21 И все же он признавал: «Эта женщина учит мыслить тех, кто никогда раньше этого не делал или забыл, как это делается».22
Он считал, что как человек, стремящийся вывести Францию из хаоса, создав ей эффективную администрацию, а тем временем ведущий ее армии к победе над враждебными коалициями, он вправе ожидать и, если нужно, принуждать к некоторому единству морали в обществе, некоторой координации национального духа с национальной волей к защите новой республики Франции и ее «естественных» границ; но эта женщина собрала и объединила против него и роялистов, и якобинцев, и утешила его врагов. Отец Жермены был согласен с Наполеоном; он отчитал ее за постоянные нападки на молодого диктатора; он сказал ей, что диктатура необходима во время кризиса или войны.23 Она ответила, что свобода важнее победы. Она поддерживала Бернадота в его противостоянии Наполеону; она написала некоторые из речей, которые Констан произнес в Трибунате против посягательств Наполеона на полномочия законодательного органа. Она и Бонапарт
