Шрифт:
Закладка:
В галерее Бруно Кассирера демонстрируется гигантская частная коллекция Готлиба Фридриха Ребера из Вупперталя, одно из крупнейших собраний французского искусства за пределами Франции: двенадцать полотен Поля Сезанна, важнейшие работы Мане, Ренуара, Курбе, Дега, Коро и Домье, сегодня их общая стоимость составила бы полмиллиарда. Уважаемый критик Макс Осборн лаконично отмечает в этой связи в газете «B. Z. am Mittag»: «Откровенного говоря, меня злит тот факт, что немецкий коллекционер вкладывает значительные средства и собирает галерею, в которой нет почти ни одной немецкой картины. Я категорически протестую против такого неуважения». А Фриц Шталь пишет в «Berliner Tageblatt»: «Не хочу сразу вменять в вину господину Ребера бросающийся в глаза факт, что в его коллекции, собранной немцем, нет практически ни одного произведения современных немецких художников. Но если выяснится, что это не личная особенность, а типичная черта „нового“ коллекционера, то придется не только возмутиться, но и жестко осудить такое явление». Я читаю это и с горечью понимаю, что в начале 1913 года гонка вооружений шла полным ходом не только в армии.
Август Бебель, видный старый социал-демократ, зовет своих социал-демократических друзей из Берлина и Парижа встретиться на Троицу в нейтральном Берне на «Германо-французской конференции взаимопонимания». Там он выступает со своей последней большой речью и повторяет свой настоятельный призыв: «Мир будет вооружаться до тех пор, пока одна из сторон не скажет: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. И тогда произойдет катастрофа. В Европе забьют в барабаны, и от 16 до 18 миллионов мужчин, цвет различных наций, отправятся на поле боя как враги, вооруженные лучшими орудиями убийства».
Француз и немец в расцвете сил гуляют в эти весенние дни вдоль Сены. Они заходят в кафе, потом садятся снаружи, на солнце, выпивают по бокалу розового, потом еще по одному, и еще. Они делятся всем, даже своими подругами (например, это были парижская художница Мари Лорансен и бешеная мюнхенская графиня Франциска цу Ревентлов), тем более делятся своими впечатлениями, но на этот раз, говорит берлинец Франц Гессель своему парижскому другу Анри-Пьеру Роше, на этот раз он просит друга не заглядываться на его новую подругу. В этот раз, мол, совсем другое дело. В этот раз, кажется, любовь или что-то вроде того, эта Хелен Грунд, художница из Берлина, я хочу жениться на ней, tu comprends? Oui, oui, отвечает Анри-Пьер Роше, закуривает и пускает дым маленькими колечками, только у него получается такое чистое рококо из дыма. Проходит несколько дней, светит солнце, они вместе с общим другом Танкмаром фон Мюнхгаузеном устраивают мальчишник на Монпарнасе. Разумеется, через несколько лет сначала у Анри-Пьер Роше, а потом у Танкмара фон Мюнхгаузена будут романы с женой Франца Гесселя.
Вот только что небо было еще голубое. А теперь появились тучи, они прилетели издалека. На горизонте их первые предвестники, потом они приближаются, их становится больше, они уже у нас над головами. Одно облако зависает. Не двигается с места. Люди смотрят наверх. Сначала с любопытством, потом растерянно. Сначала облако было белым. А теперь становится серым. И не двигается. Собирается всё больше народу, они смотрят вверх, на подозрительно неподвижное облако. И тогда выходит Мартин Бранденбург, единственный художник, которого любил Томас Манн, и рисует эту тучу. А люди под ней «все придавлены тучей, и все воспринимают это давление в зависимости от темперамента: по-детски, равнодушно, беспомощно, недовольно или возмущенно», так потом написал журнал «Kunst und Künstler». Бранденбург назвал свою странную картину «Люди под тучей». А когда он поднял взгляд, тучу уже унес ветер.
Палеонтологическая экспедиция из Берлина находит в Тендагуру (Германская Восточная Африка) самый большой скелет динозавра в мире. Brachiosaurus brancai, названный в честь директора берлинского музея Вильгельма фон Бранки, высотой примерно 12 метров и длиной 23 метра, приказал долго жить примерно 150 миллионов лет назад. Приказал долго жить динозавр, а не профессор Бранка, у того в 1913 году пока всё было хорошо. Брахиозавр был веганом и съедал за день тонну зелени, у него имелась супердлинная шея, чтобы засовывать голову прямо в кроны деревьев. После проведения раскопок африканские рабочие доставили тысячи фрагментов скелета в портовый город Линди – то есть шли пешком невероятные 60 километров под палящим солнцем. Так и сам костей не соберешь. Из Линди скелет отправился на корабле в Дар-эс-Салам и далее в Гамбург, а потом по железной дороге в Берлин, и там в музее естествознания его заново собрали, как гигантский пазл. Эта работа завершится только в 1937 году. Но что такое двадцать четыре года для зверя, который вот уже 150 миллионов лет как мертв? К тому же в берлинских музеях всегда считали, что спешка хороша только при ловле блох.
В Париже в этом апреле выходит сборник стихов Гийома Аполлинера «Alcools». Автор полностью отказался от пунктуации. Но не отказался от эмоций и провокаций. Критики возопили. Аполлинер вопил в ответ. Обиженные критики вызывали его на дуэль, потому что была задета их честь. Но у Аполлинера не было времени на такие затеи. Ему нужно было писать стихи.
В начале апреля к Василию Кандинскому приезжает мама. Она беспокоится из-за того, что ее красивый и сильный сын стал таким абстрактным. Она убеждена, что это из-за той новой женщины. И вот она прибыла из Одессы в Мюнхен, чтобы проверить состояние дел. Кандинский и Мюнтер встречают Лидию, так зовут маму, на вокзале и сразу же отправляются в Мурнау, в их чудесный дом на склоне горы. Мама сидит в саду в кресле, а Кандинский в кожаных штанах и народной жилетке копает огород. Он сажает подсолнухи, и солнце смеется. Есть фотографии из тех апрельских дней, Кандинский на них стоит прямо, как столб, рядом с матерью, а та, в черном платье, с недовольным видом сидит на стуле, и непонятно – то ли у нее всегда такой вид, то ли это связано с тем, что она вынуждена смотреть в глаза фотографу, подруге ее сыночка Габриэле Мюнтер. Вернувшись в Мюнхен, 12 апреля они снова фотографируются: Кандинский с
