все и не знает, что еще должен ему сказать. Иоахим уговаривает Гитлера: тот должен предпринять последний шаг, и дело абсолютно не безнадежно. Иоахим предлагает Гитлеру как можно скорее создать национальный фронт и в 10 часов вечера встретиться с Паленом в Далеме для окончательного разговора. Гитлер соглашается действовать в этом духе, чтобы вечером повести с Паленом переговоры об объединении с Гутенбергом. Затем следует долгая беседа с Герингом, на ней обсуждается дальнейшая тактика. К концу дня — телефонный звонок Геринга: пусть Иоахим немедленно приедет во дворец рейхспрезидента. Там — беседа с Гутенбергом. Гитлер и Геринг (две фамилии неразборчивы. — А.ф. Р.) со скандалом отклоняют неприемлемые требования немецких националистов. Гитлер, весьма возмущенный этими переговорами, хочет тотчас выехать в Мюнхен. Геринг убеждает его повременить или в крайнем случае уехать лишь в Веймар. Постепенно Герингу и Иоахиму удается успокоить Гитлера. Но все это вызывает у Гйтлера недоверие. Ситуация, весьма внушающая опасения. Гитлер заявляет, что не желает вечером видеться с Паленом в Далеме, поскольку не в состоянии высказать ему все, что думает.

Записано под диктовку моего мужа:

«Еще никогда я не видел Гитлера в таком состоянии; я предлагаю ему и Герингу вечером побеседовать с Паленом и ясно обрисовать тому всю ситуацию. Вечером говорю с Паленом, и наконец мне удается убедить его, что имеет смысл только канцлерство Гитлера, которого он должен добиваться всеми силами. Пален говорит, что дела с Гутенбергом играют лишь подчиненную роль, и заявляет: теперь он целиком и полностью за назначение Гитлера канцлером, и это означает решающий поворот в его [Палена] позиции. Пален будет полностью сознавать свою ответственность. Есть три возможности: или президентский кабинет с последующей (неразборчиво), или возвращение марксизма[26] при канцлерстве Шлейхера, или же — отставка Гинденбурга. Чтобы воспрепятствовать этому, есть единственное ясное решение: канцлерство Гитлера. Папену становится совершенно очевидно, что теперь он должен при всех условиях добиться канцлерства Гйтлера и больше не может, как считал до сих пор, в любом случае предоставлять себя в распоряжение Гинденбурга. Осознание этого факта Папеном, по моему мнению, поворотный пункт во всем этом деле. В первой половине дня в субботу, в 10 часов, Папену назначена встреча у Гинденбурга.

Суббота. 28.1. Около 11 часов утра я у Палена, который встречает меня вопросом: «Где Гитлер?» Я говорю ему, что он, вероятно, уже уехал, но, пожалуй, еще досягаем в Веймаре. Папен заявляет: надо немедленно его вернуть, ибо наступил поворотный момент и он после долгих бесед с Гинденбургом считает его канцлерство возможным. Я немедленно отправляюсь к Герингу и от него узнаю, что Гитлер еще находится в «Кайзерхофе». Геринг звонит туда, Гитлер остается в Берлине. Затем возникает новая трудность: вопрос о Пруссии{5}. Продолжительный разговор и спор с Герингом. Я заявляю ему, что немедленно слагаю с себя все обязанности, если снова будет проявлено недоверие к Папену. Геринг уступает, заявляет, что полностью согласен со мной, и обещает предпринять все возможное в отношении Гитлера, чтобы довести дело до конца. Геринг хочет убедить Гитлера решить прусский вопрос в духе Папена. Я сразу же еду вместе с Герингом к Гитлеру. Долго говорю с Гитлером с глазу на глаз и еще раз даю ему ясно понять: дело можно решить только при наличии доверия, а само по себе его канцлерство невозможным уже не является. Прошу Гитлера еще во второй половине дня приехать к Папену. Однако Гитлер хочет еще раз обдумать прусский вопрос и встретиться с Папеном только в воскресенье в первой половине дня. Это решение я сообщаю Папену, которого опять одолевают крупные опасения. Он говорит: «Я этих пруссаков знаю!» Затем договариваемся о беседе с Папеном на 11 часов утра в воскресенье.

Воскресенье. 29.1. В 11 часов утра — длительная беседа Гитлера и Папена. Гитлер заявляет, что в общем и целом все ясно. Но должны быть назначены новые выборы [в рейхстаг], а также следует принять закон о чрезвычайных полномочиях. Папеи незамедлительно отправляется к Гинденбургу. Я завтракаю в «Кайзерхофе» с Гитлером. Обсуждается вопрос о новых выборах. Поскольку Гинденбург их не желает, он просит меня сказать рейхспрезиденту, что эти выборы будут последними. Во второй половине дня Геринг и я идем к Папену. Тот заявляет, что все препятствия устранены и Гинденбург ожидает Гитлера завтра в 11 часов.

Понедельник. 30.1. Гитлер назначен рейхсканцлером».

* * *

Когда вечером 30 января 1933 г. колонны СА[27] с факелами маршировали от отеля «Кайзерхоф» к Вильгельмштрассе в честь Гинденбурга и его нового канцлера, я горячо молился, чтобы это новое правительство оградило наш рейх от хаоса и Германия снова заняла достойное место среди других наций земного шара.

Через несколько недель после образования правительства Гитлер устроил у нас в Далеме праздничный ужин. Присутствовали лишь несколько друзей и мой старый отец. Когда за столом возник разговор о внешней политике, Гитлер высказался очень откровенно. Я впервые услышал его внешнеполитические идеи.

Во время этой первой беседы на внешнеполитические темы Адольф Гитлер сказал мне, что он безусловно хочет мира{6}. С Германии хватит и одной мировой войны, больше она повториться не должна. Но надо добиться равноправия Германии. Такой великий народ, как немецкий, не может жить в состоянии постоянной дискриминации. Необходимо добиться пересмотра определенных статей Версальского договора. Невозможно терпеть и такое положение, когда Германия, окруженная сильно вооруженными государствами, сама остается безоружной. Но у него есть время, и он хочет добиться этой ревизии постепенно.

Его главная цель — установить прочные и ясные отношения с Англией. Эту цель он выдвинул еще в своей книге «Майн кампф», и вот теперь Провидение поставило его на такой пост, на котором он сможет осуществить это на практике. Точно так же он хочет дружественных отношений с Италией, хорошей базой для которых служит однородность национал-социалистического и фашистского мировоззрений. Насчет Франции Гитлер высказался отрицательно. Поэтому я еще тогда обратил его внимание на то, что и в этой стране есть многие круги, желающие взаимопонимания с Германией.

Впоследствии Гитлер однажды в разговоре о развитии германо-английской политики сказал моему мужу, что «опубликование внешнеполитической главы «Майн кампф» было его крупнейшей ошибкой»{7}.

Позиция Гитлера в отношении Советской России характеризовалась острейшей враждебностью. Здесь сказывалась его четырнадцатилетняя внутриполитическая борьба против лозунгов Москвы. В разговоре на эту тему лицо его стало жестким и неумолимым. В этом пункте — мне бросилось это в глаза уже тогда — Гитлер был преисполнен фанатической