укрепили мое намерение. И действительно, вскоре я уже добился того, что владельцы фирмы предоставили мне широкие полномочия, а после того как мне удалось осуществить несколько удачных сделок, я приобрел еще большее доверие хозяев, которые относились ко мне с поистине ганзейской купеческой широтой.

Это имело для меня особое значение, ибо мое канадское имущество пропало, а отец в ту пору начинавшейся инфляции из-за крупного долга за лечение моего больного брата в Швейцарии попал в трудное финансовое положение. Я сумел ему помочь и даже спасти его наумбургский дом. Однако на это ушли все мои первые заработки. Но та трогательная любовь, с какой мой отец всегда помнил об этом, служила мне самой большой наградой.

Еще в 1919 г. произошло важное событие, которому суждено было сыграть определяющую роль во всей моей жизни. Находясь на курорте Бад-Хомбург, я на теннисном турнире познакомился с Аннелиз Хенкель, моей будущей женой. Мы поженились в следующем году — 5 июля 1920 г. Она подарила мне больше двадцати пяти лет безмерного счастья и нашу «пятерку» — троих сыновей и двух дочерей. Суждено ли кому-либо пережить столько любви, радости и глубокой преданности друг другу, даже и в горе, чем довелось нам вдвоем? Разве может смертный требовать от судьбы большего блага, чем это?

В конце апреля 1945 г. моя жена хотела прилететь ко мне в Берлин, и только категорический запрет фюрера помешал этому. В июле 1945 г. мы могли бы отпраздновать нашу серебряную свадьбу; в это время я находился в американской тюрьме в Мондорфе и не имел никаких вестей ни о жене, ни о детях.

* * *

С деловой точки зрения передо мной в 1920 г. возник выбор между Бременом и Берлином. Фирма моего тестя Хенкеля предложила мне стать вместо ее умершего представителя совладельцем своего берлинского представительства. Я выбрал Берлин, одновременно решив начать собственное импортно-экспортное дело с использованием моих уже существовавших тогда связей в различных странах Европы, прежде всего в Англии и Франции. Мне удалось всего за несколько лет осуществить свой план и добиться немалого успеха. В середине 20-х годов моя импортно-экспортная фирма стала одной из крупнейших в своей области.

Мой муж еще в 1924 г. отказался от представительства фирмы Хенкель и посвятил себя исключительно созданной им самим и принадлежащей лично ему фирме.

В конечном счете мои зарубежные связи в Англии и Франции привели меня в политику. Еще в годы первой мировой войны я неоднократно писал статьи по экономическим, а также политическим вопросам для тогдашней «Фоссише цайтунг». Со времен Версальского договора я поставил себе целью делать на своем месте все ради идеи пересмотра этого диктата. За годы своей коммерческой деятельности я не раз имел случай обрисовать многим влиятельным лицам, в первую очередь в Лондоне и Париже, всю бессмысленность проводимого там политического курса в отношении Германии и его возможные последствия. Совершая свои деловые поездки в столицы западных держав, я не упускал ни одной оказии для подобных бесед, при этом познакомился со многими людьми не только из хозяйственных кругов, но и из сферы политики, прессы и культуры этих стран. В нашем Берлинском торговом доме часто бывали члены дипломатического корпуса и многие прибывавшие в Берлин иностранные деловые друзья. Общение с ними в сфере профессиональной деятельности я зачастую использовал и для того, чтобы беседовать с иностранцами о положении Германии, о неотложной необходимости прекращения выплаты репараций и изменения определенных статей Версальского договора. При этом я имел возможность говорить свободнее, чем могли позволить себе официальные лица, и пользовался такой привилегией где только мог. Но в большинстве случаев я при всей любезности моих собеседников встречал у них мало понимания. Правда, мне иногда удавалось косвенно содействовать тому, чтобы то или иное германское пожелание было скорее услышано по ту сторону границы.

Однако действительное понимание германских забот было доступно лишь узкому кругу лиц. Они были слишком сильно связаны с той системой, которая именовалась «Версалем» и «Лигой Наций» и была столь удобна для победителей. Мне уже тогда стало ясно, сколь бесконечно трудно государству, не обладающему силой и не имеющему друзей, добиться ревизии договора, продиктованного ему победителями. Даже в экономическом секторе, по вопросу об уплате репараций, державы-победительницы шли на уступки только тогда, когда дальнейшее упорствование в прежних требованиях означало бы явную катастрофу{4}.

* * *

С 1929 г. германская экономика, а вместе с ней и немецкая внутренняя политика неудержимо шли к кризису. Гайки репарационных требований были закручены слишком сильно. После нездорового экономического подъема 1928 г. на основе займов все вдруг резко пошло на спад: германский экспорт больше уже не мог покрывать импорт, золотой запас Рейхсбанка стремительно сокращался, деловая жизнь находилась в состоянии застоя, производство падало, массовые увольнения на предприятиях, миллионы безработных, бегство от налогов и утечка капиталов за границу — таковы были симптомы все отчетливее наступавшего начиная с 1930 г. экономического кризиса.

Зимой 1930/31 г. стало ясно, что Германия окажется во власти коммунизма. Было очевидно, что ни буржуазные партии, ни обе церкви (католическая и протестантская. — Перев.) не в состоянии надолго воспрепятствовать этому. Единственным шансом остановить коммунистов был, по моему убеждению, национал-социализм. Я был тогда близок к Немецкой народной партии и с ужасом наблюдал упадок буржуазных партий.

Моим иностранным друзьям, спрашивавшим меня в то время о национал-социализме, я неизменно отвечал: «Дайте шанс Брюшину[20], и Гитлер к власти не придет! Не дадите — к рулю власти придет он или коммунисты!» Но шанса Веймарской республике дано не было, и в конечном счете Гитлер победил коммунистов. Можно не сомневаться, что победа эта не являлась легкой.

Как коммерсант, я, несмотря на свои политические интересы, намерения активно участвовать в политике не имел. Но когда я в 1931–1932 гг. увидел, что Германия приближается к пропасти, то приложил все свои усилия, дабы помочь образованию национальной коалиции буржуазных партий и национал-социалистов.

АДОЛЬФ ГИТЛЕР

Впервые я увидел Адольфа Гитлера в августе 1932 г. Это было после его берлинских переговоров с правительством Папена — Шлейхера[21], которые закончились фиаско. Хотя в перспективе Адольф Гитлер предполагался на пост рейхсканцлера, фактически ему была предложена должность вице-канцлера. Гитлер этот вариант отверг и вернулся в Оберэальцберг. Друзья из национал-социалистического лагеря попросили меня переговорить с Адольфом Гитлером и выступить в качестве посредника между ним и господином фон Папеном, с которым я был знаком. Когда я встретился с Гитлером в Берхтесгадене, он был в гневе на господина