высоко задранной головой и грацией распустившего хвост павлина, сделал несколько благозвучных комплиментов, сотни раз использованных до этого, и, получив в ответ задорный смех, повел ее в ближайшую таверну угощать золотистым пенным напитком.

Они провели в теплом помещении несколько часов, прежде чем вышли на усеянный галькой пляж. Холодный морской бриз бил им в лицо, освежая и выветривая из дурных голов алкоголь. Желавший до этого плотских утех Амин вдруг осознал, что наполненные искренним интересом расспросы Десмы о военном ремесле пришлись ему по душе больше, чем секс с красивыми, но пустоголовыми бабами — в ней горел теплый ласкающий огонек, который согревал его по-особенному. Они сидели на камнях, опустив ноги в воду и слушали мелодию океана, рассматривая звездное небо. В ту ночь Аминтас пообещал Дес вернуться на остров и забрать ее с собой.

После того, как они обрели друг друга, Амин остепенился: отец не мог нарадоваться его возросшему чувству ответственности, отсутствию привычных загулов и сменяющихся через день женщин в постели. Он становился похожим на него самого, утопая в службе и настоящей любви. Спустя несколько лет у них с Десмой родился ребенок, а еще через два года произошла ужасная трагедия, навсегда изменившая Аминтаса. Воспоминания Дес затуманились, сделались нечеткими и непоследовательными. Она начала путаться в отходящих на второй план мыслях, засыпая все глубже. Словно во сне перед ней возникли очертания тех событий, после чего женщина окончательно провалилась в долгожданное небытие, и наполнявшая ее тревога тут же бесследно улетучилась.

Сладкую дремоту перед долгим днем прервало дите, проснувшееся раньше самого солнца. Пятилетний Зойл, ворочавшийся всю ночь от кошмаров, хотел позавтракать и передвигался по дому на цыпочках в поисках чего-нибудь съестного. Он подошел к стоящим в темноте и прохладе кувшинам, заглянув в каждый из них — не отыскав ничего интересного, паренек собирался спуститься в общую столовую, где всегда работали кулинары, готовые накормить жильцов крепости в любое время суток. Зойл уже закончил надевать обувь, когда его остановил отец.

— Не спится, малыш?

Он отрицательно покачал головой.

— Я слышал ваш разговор с мамой. Ты опять уходишь.

— Надеюсь, ты понимаешь причину. — Амин присел на корточки перед сыном и погладил его щеку.

— Ты должен защитить нас от страшных существ. Но разве это возможно, если ты будешь находиться во многих милях от дома?

— В этом и заключается моя опека — не допустить, чтобы монстры смогли подобраться к вам с мамой слишком близко.

— Я соскучился по нашим играм. — Большие темные глаза блеснули, наполнившись слезами. — По рыбалке вдвоем ранним утром и даже тренировкам с мечом, после которых у меня все болит. Пожалуйста, не уходи! Вдруг ты больше никогда не вернешься?

Внутри Аминтаса что-то громко ухнуло, а мозг больно кольнуло тяжелыми воспоминаниями. На несколько секунд он потерял дар речи, погрузившись в прошлое и словно наяву увидев перемазанные красные руки, судорожно пытающиеся сдержать хлещущую из раны кровь.

— Папа?!

Мужчина отмер и с удивлением осмотрел кровоточащие ладони — ногти так сильно впились в его кожу, что она не выдержала и изверглась горячей жидкостью.

— Почему ты это сказал? — с дрожью в голосе спросил Амин.

— Так случилось с дедушкой. Вы с мамой никогда не рассказывали мне об этом, но я уже достаточно взрослый, чтобы самому все понять.

— Но почему сейчас? — Он вытер руки о белоснежный хитон, который теперь можно было только выбросить, и схватил сына за плечи. — Почему ты не сказал мне того же перед последним дозором?!

— Я не знаю! — расплакался растерянный Зойл. — Я представил, что больше никогда не смогу увидеть тебя!

Аминтас распрямился и сделал шаг назад.

— Нет, малыш, такого не будет, — полным уверенности голосом заявил он. — Мы еще покорим море вместе.

Проведя полчаса с сыном за завтраком, Амин быстро оделся, взял подготовленные с вечера вещи и разбудил жену, чтобы попрощаться и горячо поцеловать ее. Он покинул крепость с первыми пробившимися сквозь плотную завесу облаков лучами. Едва мужчина успел сделать шаг на улицу, пробирающий до мурашек ветер забрался ему за шиворот, заставив вздрогнуть и покрыться гусиной кожей. Его одолевали сомнения и еле уловимый страх. Он отправлялся в пугающую неизвестность, которую не смог рассмотреть даже Прометей: Титан часто предвидел (в своем понимании) важные события, однако в этот раз его дар не расщедрился на подсказку. Значило ли это, что Аминтас в безопасности? Или как раз наоборот?

В столь раннее время пляж практически пустовал: на длинном причале стояло несколько подчиненных Амина и пара рыбаков, складывающих удочки и снасти в покачивающуюся на волнах деревянную лодку. Вдалеке виднелись два корабля с высокими мачтами, на которых покоились закрытые паруса цвета пламени. Это были самые быстрые и самые опасные для навархов корабли, что только имелись в Афемеоне — Стрела и Молния.

Восточный, или, как его еще называют, Золотой океан славился своими жуткими ветрами и бурями, способными вознести взрослого человека к несуществующему Олимпу и затем сбросить его вниз: после жесткого удара о поверхность воды от несчастной жертвы Ананке оставались только разлетевшиеся на дюжину футов вокруг ошметки внутренностей и огромное красное пятно. Отчасти это были всего лишь сказки, которыми пугали детей и чужеземцев — но только отчасти. В здешних краях действительно образовывались торнадо, способные разметать корабли на щепки за несколько секунд, а ветер иногда достигал такой силы, что в продутых ушах были готовы лопнуть перепонки. Именно в такие дни управлять судном становилось смертельно опасно: его бросало из стороны в сторону, направляя к скалам, в днище появлялись бреши, неизбежно ведущие к потоплению, а волны достигали такой высоты, что людей выкидывало за борт (не говоря уже о просыпающейся у каждого из них морской болезни). В случае со Стрелой и Молнией все было еще хуже из-за особенностей конструкции и маленького по сравнению с остальными кораблями веса — во время настоящего шторма они не продержатся и пяти минут.

Аминтас задрал голову, рассматривая не предвещающее солнечной погоды небо. «Если бы я только мог отказаться», — невольно подумал он, но быстро взял себя в руки, мысленно отвесив себе увесистую пощечину. Бежать, догадываясь о грозящей ближайшим к неизведанному острову полисам опасности, не что иное, как трусость. Амин трусом не был.

— Зачем я здесь? — Рука Одиссеуса больно сжала плечо наварха, заставив его обернуться. — Решил поиздеваться? Тебе было мало