— Еще на всякий случай парочку понятых, — вполголоса попросил Могилев. — Смерть?

— Да, он в той комнате…

— Проводите туда эксперта. — Могилев, кивнув Светлане, присел за краешек стола, взял листок протокола.

…Кажется, не слишком-таки «любопытное», хотя достаточно трагичное происшествие. Человек лежал на рельсах — Светлана сейчас точно скажет, на живого или нет наехал поезд. Если на живого, тогда эта история, вероятнее всего, не для уголовного розыска… Тут же мелкие вещи, которые нашли у погибшего. Разбитые часы, смятый и разодранный кошелек, сохранившиеся рубль и три рубля. Зачем-то снятые с ног полуботинки. Обрывок темно-коричневого документа с твердой корочкой: можно понять, что это было когда-то читательским билетом Ленинской библиотеки в Москве, Могилев разобрал его длинный многозначный номер вверху и фамилию: Петренко…

Свидетелей двое. Один — тот самый железнодорожник, на которого сразу обратил внимание Могилев. Машинист наехавшего электровоза. Он никак не может прийти в себя, повторяет без конца:

— Чтоб я еще когда-нибудь… Фары светом достали, он лежит под плащом, было метров двадцать…

За двадцать метров, конечно, поезд не остановить, и машинист не будет в ответе. Не в диковинку его состояние. Он не мог вести дальше свой товарняк, пришлось вызывать другую бригаду. И сейчас, когда Могилев уже кончил разговаривать с ним и, попросив расписаться в протоколе, сказал: «Вы свободны, Никанор Кузьмич», — тот, беспомощно оглядевшись, проговорил:

— Куда же я? Один останусь, пяти минут не выдержу… Позвольте, — схватил он за руку Могилева, — позвольте, хоть посижу, пока вы распознаете, живой ли он был…

Нет, это «распознавать» при Никаноре Кузьмиче не стоило. Могилев уговорил его подождать в вокзальчике:

— Вместе поедем в город, мы вас домой проводим.

Все это время стоящий рядом другой свидетель — темноволосый паренек с тоненьким лицом, в длинных не по росту джинсах и фланелевой рубашке без половины пуговиц — то и дело переводил взгляд, в котором были и откровенный ужас, и недоумение, и любопытство, с Могилева на Никанора Кузьмича и опять на Могилева. Казалось, человеку не терпится заговорить. Но когда Могилев попросил его присесть, а потом, по своему обыкновению, не спрашивая сперва ни фамилии, ни имени, сразу начал: «А вы что знаете об этой истории?» — паренек ответил только после большой паузы, медленно, растягивая слова:

— Что я знаю? Он ко мне в гости, я его в лавочку отправил. Как он там на линии оказался, заблудился, что ли? Это не по пути совсем.

— Кто он?

— Нэмир. Нэмир Кравец. Который под поезд попал.

Могилев насторожился: читательский билет…

— Как, говорите, его фамилия?

— Кравец, — пожал плечами паренек. — Фамилия же известная. Он нападающий в «Экспрессе».

— Вы его хорошо знаете?

— Мы друзья. Вот давно не виделись, я женился, переехал сюда, я раньше тоже в городе жил…

— Вы узнали его сейчас?

— Да, — неожиданно шепотом ответил паренек. Он вплотную приблизился к Могилеву, смотрел на него так, будто падал и искал опоры.

— Вы не могли ошибиться?

— Нет, что вы. Кусок свитера, зеленый, в черную полоску… Он же ко мне приходил.

Могилев покосился на дверь, куда ушла Светлана. Что лежит там, если узнать человека можно только по кускам свитера?

— О себе, пожалуйста, расскажите. Где вы работаете? — спросил он, чтобы как-то успокоить паренька.

— В институте, горном, — ответил тот, — на кафедре физики… Но почему он вышел на линию, что он там искал?

Могилев не раз убеждался, что только в книгах, например, Конан Дойля человек, переживший сильнейшее потрясение, тут же садится и связно, как по-писаному, рассказывает целую повесть о том, что с ним произошло, Шерлоку Холмсу остается думать и действовать. В жизни на такое рассчитывать обычно не приходится. И ассистента кафедры физики горного института Игоря Подосенова нелегко было заставить наконец собраться с мыслями. Не скоро понял, например, Могилев из его рассказа, что друг с которым Игорь давно не виделся, приехал неожиданно для него.

— Часом раньше он бы меня и дома не застал. Я один живу, теща уехала, жена в больнице лежит… «на сохранении», — Игорь опустил глаза. — Он приезжает, я печку растапливаю, ужин готовлю. Пришлось его в лавочку, понимаете, самого послать за бутылкой портвейна.

— В какую лавочку?

— Магазинчик здесь, у станции, мы его так называем, другого у нас нет.

— А раньше случалось, что он так неожиданно приходил к вам? — спросил Могилев.

— Да, у нас запросто… было.

— Вы успели с ним о чем-нибудь поговорить?

— Только про ужин.

— А потом что, вы его ждали…

— Тут кричать начали: человека зарезало, в зеленом свитере… Я побежал сюда.

— А печка топится и сейчас?.. Печка, я спрашиваю.

— Да, — Игорь махнул рукой, — там уже ничего не осталось.

— Не годится так, — заметил Могилев, — может получиться, что от Космоса ничего не останется. Пойдем сейчас к вам домой, по дороге еще поговорим, заодно место посмотрим, где все это было. Не возражаете?

Он заглянул в комнату, где хозяйничала Светлана. Это оказалась глухая каморка, куда, вероятно, запрятывали разных нарушителей «до окончательного определения». Серая простыня, вся в пятнах, прикрывала что-то бесформенное, лежащее на лавке. Могилев невольно сдержал шаг… А Светлана, эта с виду пигалица, которой место где-нибудь в кулинарном училище, — расхаживая по каморке, бесстрастным голосом диктовала сержанту, с бумагой в руках пристроившемуся в неглубокой нише:

— Трупное окоченение… записали? Трупное окоченение хорошо и равномерно выражено, располагается… Виталий Васильевич, — повернулась она к вошедшему Могилеву, — все повреждения прижизненные.

Значит, Нэмир Кравец, если это действительно он, был жив, когда… Никанору Кузьмичу об этом говорить, конечно, необязательно. А рассказ Игоря Подосенова заставляет задуматься.

Заплутать в «космических» окрестностях незнакомому человеку нетрудно, и на полотно он вполне мог выйти не там, где надо, — зря этому удивляется Игорь, понятно, сам здесь недавно живет. Но одно дело — на линии оказаться, другое — под колесами. Машинист говорит, что человек лежал под плащом… Вспомнился вишуновский знакомый, который хотел «отомстить» жене. Нэмир не был «под градусами», с уверенностью говорит Подосенов. Но самоубийством кончают не только в таком состоянии. Момент не совсем подходящий, когда в гости собрался, но чего в жизни не бывает. Разбираться, во всяком случае, надо, нельзя отбрасывать этого предположения… как и того, что человек мог упасть на рельсы вовсе не сам.

Словно угадав эту последнюю мысль, шустрый сержант подошел к Могилеву и заговорил вполголоса:

— Товарищ лейтенант… в общем, того парня особенно проверить надо, я бы вам зря не позвонил. Вы заметили, как он путается? Гостя самого за версту за бутылкой послал, подумайте, гостеприимный хозяин…

«Интересно, путался бы ты или нет, если бы такое произошло с твоим другом, чуть ли не