— Он был недоволен своими товарищами, — говорил Борисов, при каждом слове обнажая блестящие металлические зубы, — а я что? Человек ищет, где лучше, а я ищу человека, который ищет, где лучше.

Никаких чувств не выразил представитель, узнав, что произошло с Нэмиром.

— Это они, — говорил он, приглаживая редеющие волосы, — а я что? Кто-то теряет, а кто-то находит. Когда это было? Шестнадцатого мая? А мы с ним разговаривали последний раз тринадцатого, и в тот же вечер я уехал. У меня билет сохранился…

«И тут надо на всякий случай застраховаться», — неприязненно подумал Могилев, вглядываясь в бесцветное лицо представителя.

С Игорем Могилев разговаривал долго, но мало что узнал. Нэмир был скрытным, жил один, семьей не обзавелся, и с товарищами по команде, в самом деле, отношения у него были не особенно дружеские. Те говорили: большое самомнение. С Игорем он раньше учился в техникуме в одной группе, там стали друзьями, сблизило многое: поэзию, например, оба любили. Закончили техникум, Игоря как отличника рекомендовали в институт, а Нэмир, тот работал на вагоноремонтном заводе, пока, значит, не отыскал в себе иного таланта…

Как получилось, что Игорь послал гостя за бутылкой? Не видел в этом ничего особенного, между ними никогда не существовало никаких условностей. Петренко? Нет знакомых с такой фамилией, и Нэмир никогда ее не называл.

Хотя читательский билет Петренко мог попасть в карман Нэмира при обстоятельствах, не имеющих отношения к станции Космос, в этом тоже была зацепка. Значит, искать… В «Экспрессе» — ни одного Петренко. В городе четыре семьи с такой фамилией, и Могилев не поленился выяснить, что никто из них не имел никогда московской прописки, а значит, не мог получить постоянного, с твердыми корочками, читательского билета в Ленинской библиотеке. Оставалось послать туда запрос — по номеру узнают владельца, а в ожидании ответа нащупывать другие следы.

«Экспресс…» Могилев никогда не был таким уж ретивым болельщиком и не особенно интересовался футбольной жизнью. Эти пробелы приходилось теперь затягивать на живую. Он читал спортивную литературу, расспрашивал знакомых, листал подшивки «Советского спорта», городской газеты, областной, стараясь ничего не пропустить…

Долгое время «Экспресс» не то что в стране, а и в области не очень-то котировался. Команда играла во второй лиге и что ни год, занимала то третье, то второе место от конца. К середине сезона во время матчей ветхие трибуны старого стадиона пустовали, да и как тому не быть, если встречи оканчивались «ноль-ноль», «один-один» или со знаком минус для «Экспресса». Неподражаемы были только отчеты о них в городской газете «Металлист». Читая эти заметки, Могилев сам ощущал себя на месте журналиста, которому нужно и подбодрить земляка-болельщика, расстроенного донельзя, и туманно посулить на будущее «нечто хорошее», когда на самом деле ничего хорошего не ожидалось. В общем, когда «Экспресс» за несколько туров до конца сезона благополучно занял последнее место, газета утешалась тем, что расстояние между первым и последним местом всего восемь очков… Один матч на своем поле был проигран «два-три». «Металлист» на следующий день писал:

«Счет 3 : 1 в пользу противника не обескуражил наших ребят. Они устремились вперед и, сломив оборону соперников, уверенно отквитали еще один мяч…»

Все переменилось, когда тренером стал Владимир Алексеевич Цунин. Говорили, что раньше он работал с другой командой из этой же лиги, и там у него дело не клеилось. А тут словно встретились двое, самой жизнью друг для друга предназначенные. Приехал Цунин в конце осени, и уже на следующий год команду было не узнать. Вторым в своей зоне стал тогда «Экспресс». Еще год — первое место в подгруппе, в межзональном турнире победителей, выход в первую лигу…

Цунина хвалили еще и за то, что он не приглашал «варягов» из других городов, ребят набирал здесь же. Раньше о причинах неудач «Экспресса» говорили: денег не хватает, не ассигнуют на то, на это — от Владимира Алексеевича и таких жалоб никто не слыхал. А команда уже на пороге высшей лиги, в матче на кубок СССР выиграла у москвичей. Единственный гол, как бывало часто, за Нэмиром. Вот как описывал тот же «Металлист» робкую беседу своего корреспондента с тренером после этой встречи:

«Нам долго не удавалось вызвать Владимира Алексеевича на откровенность. Это человек большой скромности, он не любит рассказывать о себе. Неохотно говорит и о своей команде, ее успехах: ведь в каждом из них — доля его огромного труда, он ощущает не только себя частью своего коллектива, но и свой коллектив — словно бы частью самого себя… И все же он не мог не поделиться с нами:

— Дружная у нас команда, слаженная, каждый за всех — это и есть главный секрет успеха!»

Ничего себе «поделился»…

«Экспресс», хозяевами которого считались вагоноремонтный завод и железнодорожный узел, давно уже стал общегородским детищем, гордостью и славой. На вечерах и торжествах Цунин сидел рядом с самим Степаном Емельяновичем, директором — недавно назначенным — известного металлургического завода. Новый стадион до Владимира Алексеевича строился в городе двенадцать лет, и конца было не видать, теперь Степан Емельянович приложил руку — и очень быстро под козырек подвели. Прекрасный, современный стадион, поле, как в Лужниках, дорожки битумные…

Сейчас «второй человек в городе» осторожно стучался в кабинет Могилева. Тот повернул щеколду, открыл дверь и, поздоровавшись, пригласил его зайти. Владимир Алексеевич присел в клеенчатое кресло возле стола, критически разглядывая хозяина. Могилев отвернулся. Он сам знал, что у него совсем не милицейская внешность, в институте за неповоротливую фигуру и очки его добродушно прозвали Автобус, так оно и утвердилось. Те, кто не знал, что еще в комсомольском оперативном отряде подручный разливщика стали Могилев получил грамоту из области за двух задержанных опасных преступников, конечно, с первого взгляда не приобретали особого доверия к такому работнику милиции.

— Я получил ваше приглашение, — не без некоторой иронии начал Цунин, — в необычной, правда, форме. Поставлены точные часы, — он бросил повестку на стол. — Должен сказать, что моя работа отнимает двадцать четыре часа в сутки.

— Я не собираюсь… долго задерживать, Владимир Алексеевич, — ответил Могилев, неожиданно проглотив слово «вас». — Вероятно, вы сами догадались, о чем будет речь.

— Нет. — Откинув голову, Цунин сказал, как припечатал. Взгляд его, сопровождающий это резкое «нет», можно было понять по-всякому, например: «Что у меня может быть общего с милицией?»

— Разве вы не знаете, что Нэмир Кравец, ваш футболист…

— Минуточку, — поднял руку