открыл дверь в холодные сумерки.

Сергей вышел за ним.

— Так как ты собираешься распутывать свой клубок противоречий? — негромко спросил он, без всяких предисловий возвращаясь к прерванному разговору.

— Друг ситный-мартенситный, — ответил Виталий, — если бы все дело было только в этом клубке. Мой высокочтимый начальник велел больше не беспокоить Цунина и его команду, «пока не появятся обоснованные данные». Получил, должно быть, внушение от Степана Емельяновича или от других меценатов нашего футбола. А как они появятся, данные, если не беспокоить? У Цунина двадцать четыре алиби — проверить бы каждое из них для начала, да попристальнее. Каждое цунинское слово надо выверять и проверять. Для меня одно ясно, что он не может работать тренером, пусть даже и не имеет отношения к тому случаю. Или у нас первое дело — мяч, а потом все остальное? Тренер, по-твоему, воспитатель? А что воспитает этот человек с повадкой циника и верой в судьбу, которая всегда за него? За него, пока в роли судьбы, например, Степан Емельянович, главный наш болельщик…

— Слушай, — спросил Сергей, — а ты в самом деле уверен, что это убийство?

— Нет! — почти крикнул Могилев. — У меня тысяча вариантов, как объяснить всю историю, даже не самоубийством, а просто несчастным случаем. И чужой плащ на потерпевшем: машинист наехал на человека в плаще, а у нэмировского друга провал памяти, он утверждает, что никакого плаща не было, один зеленый свитер. Формально все можно объяснить, никого тогда беспокоить не надо будет, тем более о погибшем плакать некому: семьи нет, для друзей — предатель, не жалко…

— Ужас, как подумаешь…

— Поставим резолюцию — «несчастный случай», закроем дело и забудем, что вероятнее всего, эта история — тонко рассчитанная месть.

— Значит, ты уверен?..

— Я говорю, ни в чем я не уверен. Пусть ищут какого-то Петренко, Нэмир Кравец взял аванс у Борисова и исчез неизвестно куда. Борисов, кстати, не особенно жалеет об этом авансе: должно быть, такой несчастный случай — дело удобное, на него еще кое-что списать можно.

— Так у тебя не все логично получается, — заметил Сергей. — Если это месть, для чего понадобилась комбинация с читательским билетом? Нэмира все равно опознали.

— Опознал случайно его близкий друг. Кто предвидел? Впрочем, я согласен, тут логики мало: если уж это, по Цунину, возмездие справедливой судьбы, так никакого камуфляжа не надо. Но в таких случаях думают больше не о логике, а о том, как лучше спрятать концы.

— А чужой плащ? Сама улика.

— Человека в зеленом свитере на шпалах могли бы издалека заметить. А насчет улики — опять же, кто бы подумал, что плащ чужой? И что от него осталось после того, как побывал под поездом? Я говорю, все учтено.

— Но ведь он был еще живой, когда на него наехали, — сказал Сергей. — Что же, его оглушили и оставили на рельсах, да плащом прикрыли заботливо? Ничего себе…

— Предположений тут, Сергей, сколько угодно. Ты говоришь — логика. А жизнь подсовывает нечто неуклюжее, с точки зрения этой самой логики. Тот же Нэмир — почему он решил уйти из «Экспресса»? Борисов его переманивал в команду высшей лиги, но она там еле держится, ей пророчат на будущий год первую лигу — потому, собственно, и подыскивают чужие таланты, свежую кровь. А «Экспресс», наоборот, наверняка попадет в высшую. Где лучше перспектива? Что еще могло его соблазнить? Он неплохо жил здесь, и там тоже не столица… Все не то. Как бы мне пригодился человек, который побольше знает об «Экспрессе», людях, взаимоотношениях, свой человек там…

— Разведчик в лагере противника?

— А что ты хочешь? Раз Владимир Алексеевич выставляет такие «ежи», ничего не остается, как идти в обход, чтобы его не беспокоить… Многое мне страшно любопытно в этом «Экспрессе». Например, там играл такой Паша Сорокин. Жена его — помнишь, конечно, Тамару Сорокину, бегунью, нашу гордость, третьей в Союзе была. Так вот, в прошлом году она тихо уехала из нашего города, муженек тоже, и, говорят, в разные стороны — разошлись они. Она сейчас в Ташкенте, городе хлебном, он неизвестно где. Но когда я первый раз пришел к футболистам по нэмировскому делу, стал их спрашивать, ребята переглянулись, и один, помню, сказал: «Нэмир вроде Паши Сорокина». Говорю, своего человека бы там иметь, чтобы можно было без всякого «беспокойства»… Пойдем, хозяйка твоя заждалась.

Чай пили молча. Уже вставая из-за стола, Сергей сказал, как бы про себя:

— А к ним во вторую команду на тренировку все желающие могут приходить…

— Ты о чем? — удивленно поднял брови Могилев.

— Таш, — повернулся к жене Сергей, — я говорил тебе или нет, что я неплохо играл в футбол за свой листопрокатный?..

ГЛАВА 5

Закаспийские островерхие горы не умеют, как наши, растворяться в ночи, все время их можно разглядеть на небосклоне. Зубцы кажутся выше звездной сыпи. Вот вынырнули с той стороны перевала еще звезды — красная, зеленая — быстро набирал высоту АН-24… Не ощущает ли он себя в это время ракетой, чей старт — в иные миры?

Автобус, прежде чем отправиться в Закаспийск-2, кружил по старому городу. Народу прибавлялось. Взобралась молодая компания с гитарами и недопетой песней. Я оглянулся на шумливые голоса и вдруг увидел, что на одном из задних сидений разлегся в запачканном пиджаке «душой нараспашку» и дремлет наш Славка Косинов. Как он оказался в автобусе, я не заметил.

Пока раздумывал, не шмыгнуть ли в открытую еще дверь — такая встреча вовсе не входила в мои планы — Славка зашевелился, хлопнул себя по лбу и посмотрел на меня.

— Сергей! О, ты тоже здесь! — Конечно, он начал протискиваться сквозь эту перекрикивающую весь мир компанию с гитарами и вскоре оказался рядом со мной.

— Ты куда едешь? — подмигнул он. — Деловое свидание под закаспийской луной?

Я помедлил, думая больше о том, как теперь отвязаться от него. Будто нарочно!..

— А ты куда? — спросил я.

— О, у меня…

Он не договорил. Я заметил, что он не так уж пьянехонек. Есть люди, на которых эти «градусы» моментально накатывают и столь же быстро отходят.

— Большое дело? — спрашивал я.

— О, еще бы…

— А что скажешь завтра Владимиру Алексеевичу?

— Владимиру Алексеевичу… — он странно, как будто изучающе, посмотрел на меня. — Ты где выходишь?

— На следующей, — сказал я первое, что пришло в голову. Он сунулся к окну:

— О, живет твоя отрада… Горы кругом. Ты не ошибся? — Опять странный взгляд.

— Третий участок! Третий! — громко объявила, между тем, кондукторша.

— Да, я сейчас выхожу. — Я поднялся. — А ты-то чего встаешь?

— Я тоже сейчас выхожу. — Он отвернулся.

Что-то «не совсем», хотя я не допускал