Я для него всегда была чем-то вроде объекта психологической разрядки, — продолжала она. — Разрядка — это он так говорит. Я должна была постоянно вздрагивать, когда он рассказывал о своих «ужасах ночи», не спать, когда он уходит в свои экспедиции. Я молчала, но оказалось, что мне тоже нужна разрядка. Я встретила человека… которому нужна была не я, а мои биотоки, и не ему, а его «влюбленной гюрзе», — горько усмехнулась она, ломая в руках спички. — А я так увлеклась его работой. Я впервые в жизни поняла, что значит увлечься, когда забываешь обо всем. Это была необыкновенная работа. И он был необыкновенный человек. Я это вам рассказываю для того, чтобы вы поняли: неужели я позволю вмешаться кому-то еще? Его сотрудникам вместе с этой Наташей? А вы требуете от меня признания. Человек, простите, журналист, вы добиваетесь невозможного… Что случилось, то случилось, пусть не по моей вине. Я подожду, пока все забудется. А вы ничего не докажете. Где гюрза? Вы ее не найдете… Вы сегодня же уедете отсюда, — голос ее стал резким. — А что касается моего любимого супруга, я от него тоже могу уйти, хоть сегодня, так что вы напрасно рассчитывали…

— А как вы собираетесь жить дальше? — спросил я.

— Не понимаю.

— Совесть у вас неспокойна. Пусть, как вы говорите, и не по вашей вине все произошло с Кирусом — не совсем по вашей. Все равно совесть у вас… Если бы об этом, кроме вас, никто бы не знал, и то, кажется, вы не могли бы спать спокойно. А тут знают еще… И Наташу вы не заставите отступить. У вас эксперимент ради эксперимента, а у нее…

В это время зазвонил телефон, и мне пришлось взять трубку.

— Рустама, пожалуйста, — послышался голос.

— Его сейчас нет.

— А кто это?

— Его друг.

— А, Сергей! — засмеялись в трубке. — Я вас узнал. Вы меня не узнали? Я Арслан, помните, из милиции. Дело в том, что я нашел «влюбленную гюрзу»…

— Я тоже одну обнаружил, — буркнул я в ответ.

10. ИДЕЯ КИРУСА

Впереди шоссе блестело, будто обильно посыпанное солью, а сзади темнеющей полосой «разматывалось с колес».

Наш зеленоватый автобус — фургончик со следами дыхания пустыни на бортах выехал из города на рассвете и мчится уже несколько часов среди розового моря пустыни и серых скалистых островков. Когда въезжаем на холм, впереди, у горизонта, сквозь горячую мглу видится словно бы полоска моря, до которого на самом деле отсюда по крайней мере две тысячи километров. Спускаемся — полоска исчезает.

У нас колени и плечи все запорошены белым песком, мы уже и не отряхиваемся. Мы — это Рустам, Наташа, я и еще трое ребят из Института экспериментальной биологии. Рядом с нами лежат странноватые на вид шлемы, отдаленно напоминающие танковые, но с металлическими ободками-пластинами внутри.

Предрассветный холод сменился жарой, а меня еще немного знобит. День предстоит решительный.

…Отпуск мой подходил уже к концу. Я давно жил в гостинице, утром навещал Наташу в больнице, днем бродил по городу, иногда забирался в пустыню, а вечером приводил в порядок кое-какие записи, сделанные раньше.

На третий день после того, как Арслану удалось обнаружить Гэху, а мне — другую «влюбленную гюрзу», вечером ко мне в номер без стука вошел Рустам. Лицо у него было бледное, глаза покраснели. Он поздоровался так, как будто ничего не произошло, протянул мне толстую общую тетрадь:

— Почитай. Рабочий дневник Кируса.

— Нашелся, значит? — оживился я.

— Пришлось ему найтись, — сухо проговорил он. — Знакомься, а я, если разрешишь, прилягу у тебя часика на два.

— Разрядка? — спросил я.

— Разрядка.

Он бухнулся на мою койку и заснул, а я открыл тетрадь.

… Сначала — разбросанные в беспорядке формулы, наброски расчетов, а страниц через десять — нервным, неровным почерком: «Человек и змея».

И дальше:

«Нужно объяснить, для чего я иду на это. Меня может не хватить. Эксперименты, которые я начал в мае, настолько необычны, что их могут посчитать… (строка не дописана). Я не только стараюсь объяснить странное поведение змеи, данные смотрите в таблице. Объясняется все необычным взаимодействием, резонансом биотоков человека и змеи. Это явление в природе — очень редкостно, даже с точки зрения обычной теории вероятности. Тем важнее его уловить и использовать.

Моя цель — записать биотоки, оборудовать генератор, вызывающий их искусственно, чтобы воздействовать на…

Итак, для чего? Человек и змея нужны друг другу. И нет ничего сколько-нибудь значительного, что заставляло бы их оставаться врагами.

Яд змеи для человека дороже золота, а достается он нам ценою жизни своих хозяев. Или нашей собственной.

Разве так всегда должно быть? Не поверю. Представьте себе иную картину: змея добровольно делится с нами ядом, отдает его ничтожными порциями, что для нее совершенно безвредно, и при этом остается на свободе (в неволе змеи не могут долго жить).

Змея — друг человека! Все это могут сделать биотоки. Я попытаюсь… (не дописано).

Пока что приходится бороться и со своими собственными нервами. Эксперимент требует многого. Иногда я очень неважно себя чувствую. Меня может не хватить, не буду скрывать от самого себя и от того, кто прочтет эти строки, если произойдет то, чего я боюсь.

А если никто не прочтет, мои эксперименты могут показаться просто… (не дописано). Чудаки открывали мир. Если кто-нибудь назовет меня одним из них… (опять нет конца фразы). Просто пусть знают цель и направление. Тогда мои эксперименты не пропадут. Не пропадут. Не пропадут (так и написал он — три раза).

И мой самый горячий привет тому, кто будет бороться дальше!

Профессор Кирилл Устинов».

Дальше расписывался ход самого эксперимента. Аккуратно вычерченные таблицы, графики. Сила направления биотоков, поведение змеи. Снимки. С виду гюрза как гюрза. Пометки: «Есть генератор. Делаю первую попытку управления на расстоянии вместе с Э. (вот она — «Э»!). Управление из двух точек — хорошо. Из одной — неустойчиво. Нужно добиваться, чтобы из одной, иначе…»

На полях одной из страниц было написано:

«Змея все время находится в полусвободном состоянии, на биоцепи. В неволе гюрза живет очень мало. Я тороплюсь: ее дни, по-видимому, все равно сочтены».

А на последней исписанной странице:

«Гэха чувствует себя очень плохо. Попытаюсь…»

Что хотел попытаться сделать Кирус, зачем и куда он ездил, откуда возвращался, когда я встретил его, — никто уже не узнает.

А Гэха, оказывается, чувствовала себя не так уж плохо…

Сейчас, в кузове фургончика, я думал об увлеченности. Дома в свои репортажи,