белье и футболку. Шорты и прежние сойдут. Инга демонстративно отворачивается. Да и хрен с тобой. Я и так уже понял, что особого толка с тебя нет. Так, красивая мебель. От тумбочки отличает только то, что ты что-то с меня требуешь.

— Баксы давай! — протягиваю раскрытую ладонь, она лишь презрительно фыркает в ответ.

Жду. Раз, два, три…

— Бабки, я сказал, — повторяю твёрже.

Смотрит ошарашенно. Эх, Ромик, не умеешь ты к таким расфуфыренным барышням подход находить… Но ничего, скоро научишься.

Удивлённо хлопает ресницами, но купюру протягивает.

— Ты поменять хочешь? — спрашивает настороженно.

— Борща мне свари, — игнорирую её вопрос. — И собаке пожрать.

Выхожу и только в подъезде понимаю, что не выяснил, где ближайший обменник. Ладно, на улице разберусь. Вспомнить бы ещё, сколько доллары сейчас стоят. Чтоб не намахали. Да и в целом прикинуть, что тут почём и на сколько мне этих денег хватит.

Я прохожу по дороге, по которой ехал сегодня утром. В округе только жилые дома, но там, чуть дальше, рядом с остановкой вроде были какие-то ларьки. Да, так и есть, через пять минут нахожу ларёк со всякой всячиной. А чуть поодаль, за остановкой, на картонных коробках разложены турецкие свитеры, трусы, носки… Капец. Угрюмый небритый продавец хмуро курит, не глядя на своё добро.

В ларьке чего только нет. Тут вперемежку газеты, жвачки, дешёвые детские машинки из пластика и формочки для песочниц, газировка в бутылках и мороженое. На картонке, выставленной в зарешеченной витрине, шариковой ручкой крупно начерчен знак доллара и буквы «DM»

Глаз цепляется за сникерс. «Сникерс», блин. Я хмыкаю. Вкус моей юности, карамель, прилипающая к зубам, ароматные орехи. А я ведь так ничего толком и не поел. Двести семьдесят пять рублей. Это много или мало? Ладно, сейчас бабки поменяю и куплю. Начну погружение в новую реальность с приятных воспоминаний…

— Почём баксы покупаете? — спрашиваю я, наклоняясь к окошку.

— По десять тысяч, — раздаётся насмешливый голос с кавказским акцентом. — Нет, по сто, по сто тысяч. Сколько баксов, дорогой?

— Чего? — удивлённо тяну я. — Каких сто тысяч?

— Что, мало? — усмехается ларёчник. — Ну, хочешь, по лимону за бакс возьму. Хочешь?

Какая-то хрень…

— Какой курс сегодня? — заглядываю я в окошко ларька, пытаясь рассмотреть весёлого продавца. — Нормально скажите.

— Конечно! — отвечает бодрый голос. — Говорю нормально, дорогой. Для тебя самый лучший курс в городе!

— Маратик, ты зачем с покупателем так шутишь? — из дверей ларька выходит азербайджанец и протягивает мне руку. — Приветствую, дорогой! Заходи, не стесняйся, всё поменяем. Сколько у тебя? Три сотки будет?

— Только сто, — отвечаю и протягиваю руку для приветствия. — Зачем заходить-то?

Как только азер касается моей руки, тут же крепко её сжимает и дёргает на себя. И практически сразу кто-то с силой толкает меня в спину, а через мгновение я оказываюсь внутри ларька.

— Ну что, Ромик, ты поприкалываться решил, да? Ну, а чё не приколоться? Если бабки есть, давай. Давай приколемся, дорогой…

5. Долги все-таки есть и тут

— Ты ж мой хороший! — расплывается в улыбке весельчак продавец. — Сам пришёл! Я ведь говорил, что он сам придет, а ты мне не верил.

Раздаётся сдержанный ржач. После яркого солнца зрение привыкает не сразу, и я вижу только силуэты тех, кого рассмешило моё появление. Озираюсь. Тот, что меня сюда затащил, закрывает дверь на ключ.

— Сказал, что сотка у него, — говорит он.

— А остальное когда? Рома, зачем ты молчишь, как чужой, а? Рассказывай, как живёшь, почему не приходишь. Я же скучаю.

Они снова смеются. Их тут трое. Продавец, тот который Маратик, невысокий, лет сорока, грузный, оплывший, с редкими волосами, влажным лицом и печальными глазами. Второй, который меня сюда затащил, тоже азербайджанец. Он невысокий, жилистый и злой.

А третий, тот что был снаружи и запихивал меня в ларёк — русский. Крепкий быдловатый качок. Первые выглядят хитро, а вот у моего соплеменника все мысли написаны на лице. И мысли эти меня не радуют. Он смотрит так, будто уже примеряется, куда мне всечь.

Блин. Попадалово. Интересно, есть в этом городе хоть кто-нибудь, кто не хочет получить с Ромы денег? Зачем было переноситься сюда, если здесь та же самая хрень, что и в прошлой жизни?

Ситуация не очень приятная и, похоже, мой долг этой торговой точке давнишний. И мне очень бы хотелось урегулировать ситуацию так, чтобы не пришлось знакомиться с похожими на гири кулаками качка.

— Марат, я вам что, триста баксов должен? — уточняю я. — У меня просто травма головы была и… в общем, я подзабыл кое-что важное.

Нужно не молчать, нужно говорить, попробовать вызвать у них эмпатию, ввести в контакт, заставить самих говорить и…

— Йё-ё-ё! — выдыхаю я, изгибаясь и хватаясь за бок.

Твою мать! Сука! Из глаз летят искры… Зачем сразу по почкам?

Качок очень быстро переходит в фазу телесного контакта.

— Череп, ты зачем так делаешь? — качает головой Маратик. — Смотри, какой он вежливый! На «вы» разговаривает. Сам пришёл, опять же. Хочет расплатиться, а ты… У него травма была. А с головой шутить не надо. Зачем раньше времени новую травму делать? Надо сначала послушать, что он скажет.

Я морщусь… сска… долбанный Юнг! Морщусь и тру спину.

— Да мне вообще похеру, — обиженно отвечает Череп. — Слушай, если тебе надо.

— Короче, ты, чмо, — чуть толкает меня в плечо второй азербайджанец. — Триста баксов раньше был должен, а теперь ты мне полштуки торчишь, ты понял меня? Э-э! Я тебя спрашиваю!

— Ильдар, — усмехается Маратик, — пусть Рома скажет, не торопись. Давай, Ром, говори.

— Ребята, погодите, — поднимая руки, будто сдаюсь, говорю я. — Пятьсот бакинских — это вообще не проблема…

— Каких бакинских⁈ — снова двигает мне в плечо Ильдар. — Ты на чё щас намёк сделал, а?

— Ну, баксов, ёлки, бакинских рублей, так говорят иногда… Смотрите, я же объясняю, травма была, тут помню, тут не помню, вон видите, башка разбита.

— Башка у тебя разбита недавно, а бабки ты, сука, уже три месяца не отдаёшь, — наступает на меня Ильдар.

— Через неделю отдам. Сейчас полтос, через неделю ещё двести пятьдесят, а потом