Спровадив надоедливую даму, Горунов занялся папкой, занимавшей его последнюю неделю. Идею оперуполномоченному ОБХСС подбросил давний осведомитель. Речь шла о зубном технике Рудольфе Раскине, который, занимаясь полулегальной практикой, незаконно скупал золото для коронок у частных лиц. Как раз сегодня утром Горунов получил ответ на запрос, посланный в небольшой сибирский городок Минусинск. Когда-то человек по фамилии Броутман служил чиновником райисполкома в Минусинске, налаженные связи позволили ему через несколько лет по блату устроиться на более прибыльную должность заведующего продуктовой базы. Но навыков в торговом деле Броутману не хватило, и за растрату он получил 10 лет колонии, где овладел специальностью зубного техника. Перед Горуновым лежали две фотографии фигуранта, отличительной особенностью которых был только возраст. Вне всяких сомнений: Раскин и Броутман – одно лицо. Нетрудно догадаться, что, выйдя на свободу, Рудольф сделал себе новый паспорт, для того чтобы переехать в другой город и заняться новой деятельностью.

Еще на заре советской власти государство получило монопольное право на покупку и продажу золота и других драгоценных металлов. Исключительное право совершать на территории СССР подобные сделки было предоставлено лишь Госбанку. А скупкой золота, платины и металлов платиновой группы могло заниматься только Министерство финансов СССР. Стоит заметить, что за нарушение правил о валютных операциях и сделках с драгметаллами советский человек мог угодить за решетку на 5 или даже 15 лет с конфискацией имущества, а то и вовсе по 88-й статье Уголовного Кодекса в редакции 1960 года суд мог приговорить беднягу к смертной казни, тем более что в шестидесятых годах в СССР уже прошли показательные суды над группой Рокотова, которого расстреляли вместе с подельниками Файбишенко и Яковлевым за фарцовку и незаконные валютные операции.

Увы, оперативный обыск на квартире у Раскина ничего не дал. Прошедший зону зубной техник был умен, хитер и лишних слов на ветер не бросал, поскольку твердо уверовал в то, что чистосердечное признание лишь усугубляет вину и добавляет срок наказания.

– У кого скупаешь золото? – с пристрастием допрашивал его Горунов.

– Что вы, гражданин начальник, каждый со своим приходит, кто кольцо принесет, кто старую коронку бабушкину. Мое дело – маленькое.

Худое острое лицо Раскина не выражало ни капли беспокойства и напряжения, и если бы под рукой оказался «полиграф», так называемый детектор лжи, все равно Раскин выкрутился бы, подумалось Горунову.

– Ничего, у меня время есть, проколешься когда-нибудь, Раскин, или, как там тебя, Броутман! Даю слово, я тебя посажу!

– А вы меня не пугайте, гражданин начальник, пуганый. Я свое отсидел! – зубной техник сверкнул потемневшими от ненависти глазами.

– Ты-то за растрату сидел, а если я у тебя золото найду, исключительная мера светит, так что думай, как себя правильно вести! Только не долго думай, не опоздай с раскаянием… – Горунов хлопнул дверью, за ним последовали понятые и парочка оперов.

– Спасибо, товарищи. Отсутствие результата – это тоже результат.

По дороге в отдел Горунов думал о том, что не может человек, когда-то осужденный за экономическое преступление, измениться, даже если отмотал приличный срок. Надо бы надавить на осведомителей – пусть разузнают о клиентах Раскина-Броутмана: куда ходит, с кем дружбу водит, есть ли у него деньги. Уверен, клубочек куда-нибудь выведет. А пока надо подсунуть Раскину живца – надежного потенциального клиента, которому срочно надо поставить золотую коронку.

16

Перед тем как отправиться на любимой 21-й «Волге» в Мурманск договариваться о поставке новой партии яблок, Марк Наумович с Сашей ненароком заглянули в детский дом, в котором по странному совпадению некогда воспитывался и верный водитель Бородина. Несколько ящиков молдавских яблок и закарпатских огурцов, колбаса и конфеты в подарок детям-сиротам – это самое малое, что удалось прихватить с собой. И в таком спонтанном визите не было наносного позерства. Марк Наумович не мог пройти мимо судьбы девочки, живущей в доме по соседству, у которой погиб отец, а спившуюся от горя мать лишили родительских прав.

– Мария Петровна, мне бы с Леночкой повидаться! – после выгрузки подарков Бородин заглянул в кабинет директора детского дома, в котором теперь воспитывалась маленькая соседка.

– Она вас ждет! Спасибо огромное за вашу заботу! Я провожу…

Марк Наумович наклонился к Леночке, обнял ее, погладил по редким волосикам.

– Ну как ты? Нашла друзей?

– Нет… – посмотрела на взрослого соседа худенькая Леночка изумрудными глазами.

– Ничего, найдешь скоро. Этот заяц поможет поскорей подружиться с кем-нибудь.

– Зайка от мамы?

– Конечно, Леночка! От мамы!

– Она скоро приедет за мной?

– Конечно, вылечится и приедет! Обязательно!

Леночка прижала зайку к груди и долго махала вдогонку светлой ускользающей «Волге».

Фима вытянул деньги из антресольной заначки, решившись на визит в исполком, пока чиновник не пошел в отказ. Конверт получился внушительный из-за двадцатипятирублевых купюр, менять же в сберегательной кассе на более крупный эквивалент Рыжиков струсил, боясь навлечь ненужные подозрения.

На ватных ногах он еле добрел до нужного кабинета в исполкоме и, заглянув в дверь, испугался еще больше. В просторной комнате за четырьмя письменными столами сидели одинаковые серые люди в одинаковых серых костюмах. У Фимы, ни разу в жизни не подносившего взятку, потемнело в глазах. Одно дело в кооперативе дурить колхозников с неправильными гирями, когда никто не видит, а тут все на ладони, неровен час застукают – и прощай свобода! Стоя в коридоре, Фима слушал, как лихорадочно стучит сердце, отдаваясь в висках.

– Что же, Ефим Ильич, не заходите? – проходя мимо, ласково прощебетал Завьялов, открывая дверь в соседний кабинет.

– Я, наверное, кабинет перепутал, – еще не отошел от волнения Фима, подумав: «Как можно девятку с восьмеркой перепутать, вот дурак!»

Завьялов, в кабинете которого было на удивление пусто, в предвкушении получения астрономической суммы был вежлив и спокоен.

– Принесли заявление?

– Какое?

– Ну, вы же автомобиль желали, насколько я помню?

– Да, так я же писал!

– Где я его искать буду? В статистическом управлении?

– Почему в статистическом управлении?

– Потому что это там все подсчитано, подколото. Так принесли заявление?

– Нет, я сейчас… напишу…

– Вот бумага, ручка, пишите!

Невозмутимый клерк терпеливо дождался, пока Фима напишет заявление.

– И подпись!

– Поставил!

– Голубчик, это – не подпись, это – каракули!

– А! – наконец сообразил Фима, доставая из портфеля увесистый конверт.

– Так получше. И характеристику с работы принесите, это обязательно, положительную, разумеется! – Завьялов заглянул в конверт, проверил, нет ли там «куклы», то бишь нарезанной бумаги под формат денежной купюры, и положил в сейф.

– Сделаю все, что в моих силах, характеристика за вами!

Фима поплелся к машине с ощущением, будто разгрузил вагон. И все же дело