крупных деревнях колхоза — Гарях, Рождественском, Беляевке — появились конторы с новыми вывесками и штатом, состоящим из начальника, агронома, зоотехника, механика, счетных работников. Участкам подчинили все девять бригад. Марьяновская бригада вошла в состав Беляевского производственного участка. «Наплодили подгоняльщиков!» — ворчал бригадир Федор Семенович Байдин, обиженный тем, что теперь должен отчитываться не только в колхозном правлении, но и перед беляевским начальством.

Поговаривали также, что летом в Гарях все улицы начнут бульдозерами перекапывать и в канавы трубы железные укладывать. И будут вместо колодцев колонки. Нажимай на рычажок — и набирай воды сколько угодно. И, мол, хотят поставить в гаревских домах газовые плиты с баллонами, для стряпни дров совсем не понадобится.

В Марьяновке загудели тракторы и автомашины. Рядом с деревянным коровником заложили фундамент нового, каменного. Бригадир Байдин рассказывал, что скот в коровнике будет стоять в четыре ряда и все там механизируют: молоко из коровьих сосков побежит по стеклянным трубкам прямо в цистерны, а убирать навоз и подавать корма станут ленточные транспортеры. «Так что, Анисимовна, возить навоз на лошади тебе не придется, — говорил он Герасимовой. — И на току останется мало работы, сплошной механизацией его охватим. Будешь дома сидеть да из окна поглядывать».

Анна Анисимовна помалкивала. Соловаровские затеи никак не задевали ее пока. Только была она недовольна, что при новом председателе не стало уважения к лошадям. Табунами угоняли их в город на мясо, говоря, что гривастые пожирают много фуража. Прежде конный двор в Марьяновке ломился от ржания, от топота копыт. А теперь осталось на нем не больше полутора десятков меринов и кобылиц, в опустевшие стойла поселили телят.

Соловаров попался на глаза Анне Анисимовне только раз, в начале посевной, когда проехал мимо пригорка в поле на большой голубой машине. Успела лишь заметить, что председатель — молодой, в очках, сам сидит за рулем. Очень уж она и не любопытствовала. Не было у нее дел к Соловарову. Тягловые, сенокосные и прочие вопросы привыкла решать с Федором Семеновичем Байдиным, который как-то умудрялся оставаться на бригадирстве при разных председателях. Он же, Байдин, издавна наряжал ее на колхозные работы. Так что для Анны Анисимовны более могущественного начальства вроде бы не существовало.

Вообще-то после того, как Анна Анисимовна выставила из огорода учетчика и заведующую школой и поссорилась крепко с бригадиром, с тревогой подумывала она о Соловарове, ожидая с его стороны неприятностей. Но посадила в огороде картошку — и все ей стало нипочем.

Когда в жаркий полдень, спустя неделю после ночного страдования в огороде, на мосту через Селиванку показалась голубая легковушка, а за ней бригадир Байдин верхом на Буяне, Анна Анисимовна посмотрела из-за плетня спокойно, почти с любопытством. Подумала: едут в поле. И опять склонилась с лейкой над грядкой. Через несколько секунд вздрогнула, заслышав совсем рядом, за спиной, легкий шум. Повернулась — и увидела голубой бок «Волги» со сверкающими серебристыми ручками у самого плетня. «Огород приехали отымать!» — обожгло Анну Анисимовну. Выпрямилась, поправила платок, насторожилась.

Открылась передняя дверца машины, из-за руля не спеша вышел молодой человек в просвечивающей рубашке, в очках. Он поглаживал узкой белой рукой волнистые темные волосы. На безымянном пальце этой руки лучилось широкое кольцо.

— Вы и есть Герасимова? — спросил приехавший, ступая в желтых, с дырочками туфлях по нагретой солнцем траве.

— Я и есть, — медленно, не трогаясь с места, сказала Анна Анисимовна, узнав председателя колхоза Соловарова. — Пошто понадобилась-то?

Соловаров не ответил. Закурил сигарету, начал прохаживаться за плетнем взад-вперед, с интересом поглядывая на огород и на Анну Анисимовну. Тут появился бригадир Байдин. Он тяжело, держась за седло, слез с Буяна и поманил Анну Анисимовну обеими руками:

— Подойди сюда, Виктор Васильевич с тобой поговорить желает.

— Вы не смогли бы немного поработать в овощеводческом звене? — спросил Соловаров, когда Анна Анисимовна приблизилась к плетню. — Народу там не хватает. А у вас, мне сообщили, большой опыт по этой части. Ну как, согласны?

Глаза Соловарова смотрели из-за тонких стекол очков не зло, доверительно. У Анны Анисимовны мало-помалу отлегло от сердца: нет, огород не тронут, вон и бригадир подмигивает, мол, не робей, «Значится, правду бабы баяли, образованный, обходительный, — подумала о Соловарове. — Не орет, не тыкает, помогать просит». Решила: соглашусь, в своем огороде дел немного, картошка еще не взошла.

— Когда в овощное звено пойти-то? — спросила председателя неторопливо, степенно. — Сёдня али опосля?

— А будете успевать? — попыхтел Соловаров сигаретой. — У вас своих грядок вон сколько, сюда целое звено надо приводить.

Анна Анисимовна глянула на влажные грядки с проклюнувшимися зелеными росточками и сказала повеселевшим голосом:

— Их я полью, когда с бригадных парников на обед стану ходить.

Соловаров повернул разговор на другое, будто не расслышал ее последних слов:

— Скажите, Герасимова, сколько-вам лет?

— Шестьдесят осенью минет, — ответила Анна Анисимовна, опять насторожившись. — Старею уж, похворать только вот времени нету…

— Пенсию получаете?

— Не ходила ишо я за пензией. Огородом живу, да сын стал помогать.

— Странно, — покачал головой Соловаров. — Пенсия колхозницам теперь полагается с пятидесяти пяти лет. Пусть вам бы начисляли минимум, по двадцать рублей в месяц, но за пять лет уже порядочно бы набежало. Значит, не заслужили пенсии, потому не добиваетесь, не хлопочете?

— Как не заслужила? — обиделась Анна Анисимовна. — Всю жись, как колхоз организовали, в ём робила. И теперича на покос, на ток, на ферму хожу. Бригадир-то здеся, не даст соврать.

— Ходит, ходит, — подтвердил молчавший доселе Федор Семенович. — Ежели вы, Виктор «Васильевич, разрешение дадите, бумаги для оформления пенсии я занесу в правленье.

— С бумагами вы не очень-то спешите! — строго перебил Соловаров бригадира. — И так полколхоза — пенсионеры. Работать некому. Да и не нуждается Герасимова в пенсии. Чепуха ей двадцать рублей при таком огородище!

Повернулся к Анне Анисимовне:

— Правду говорят, что ваш сын живет в Москве, высшее образование там получил?

Анна Анисимовна, начавшая было хмуриться и поджимать губы, заулыбалась, закивала, ласково глядя на волнистые волосы председателя, на его квадратные очки в коричневой оправе:

— Верно, верно бают. Дохтур он теперича, Степаном его звать. В гости нонче обещается приехать…

— А не наскучило вам, Герасимова, одной на этой горе жить?

— Я уж привыкла здеся. Когда в Марьяновку сбегаю, когда на станцию. Опять же школа по суседству стала, на ребятишек гляжу.

— Ну, ну… — сказал Соловаров неопределенно. — Что ж, живите, живите.

Он отошел от Анны Анисимовны, схватившись руками за плетень, поводил очками по огороду, будто только теперь заметил его.

— Так вот вы какая, Герасимова, — произнес удивленно, переводя взгляд на хозяйку огорода. — Я ехал сюда и ломал голову: как, думаю, она одна,