— Вот приедет Степа, перво-наперво тебя в гости позову! Уж попотчую гостинцами московскими. Со Степой вместе на речку, в клуб станете ходить, прежнее вспоминать…

Венька усмехнулся, по привычке махнул рукой:

— Нет, тетя Аня, ничего такого не получится. Степан теперь человек ученый, цивилизованный. Со мной, деревенским, неотесанным, дружбу водить не станет. Ладно, начнем сажать…

Анна Анисимовна опять перекрестилась, зашептала что-то, когда трактор с картофелепосадочной машиной ровно пошел по огороду. Сажал Венька умело, на совесть. Сколько ни ходила Анна Анисимовна следом за трактором, как придирчиво ни разглядывала каждый метр пашни при свете фар и луны, не нашла на поверхности ни одной картофелины. Клубни ложились в хорошо обработанный чернозем надежно, через равный промежуток — не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем при ручной посадке.

Тревожилась только хозяйка, как бы Венька в горячке не заехал на овощные грядки, просила то и дело:

— Ты уж осторожнее, Венечка, огурчики-то я посадила…

Сначала Венька добродушно посмеивался над ее боязливым оханьем. Но, когда Анна Анисимовна стала перебегать от одного бока трактора к другому, мельтеша перед глазами и заслоняя грядки, самолюбие его было задето.

— Да перестаньте же бегать за мной! — сердито крикнул, привстав с сиденья. — Не ослеп, вижу ваши грядки, ничего им не угрожает.

К рассвету, как и обещал Венька, картошка была посажена. И грядки остались целы. Венька угнал «Беларусь» со всем прицепным инвентарем на безлюдный пока стан на том берегу Селиванки. И снова, крадучись со стороны лога, чтобы не заметили его в просыпающейся уже Марьяновке, вернулся на пригорок.

Щедро отблагодарила его Анна Анисимовна: напоила, накормила, дала в карман двадцать рублей. Венька ушел в приподнятом настроении, напевая песенку и слегка пошатываясь от выпитой медовухи.

А уж как довольна была хозяйка! То и дело выбегала в огород, любовалась на ровные гребни.

Уверенно стояла Анна Анисимовна на земле, которая была дорога ей не только как кормилица, но и как свидетельница ее совместных с мужем трудов, ее тревожных дум об уехавшем далеко сыне, ощущая кровное родство с ширью в витой коричневой оправе плетня. Независимо, с достоинством смотрела она отсюда на Марьяновку. «Попробуйте сёдня отымать у меня огород! — думала с торжеством. — Не посмеете, земля-то вся уж засажена, моя картошка в ней лежит».

И еще отрадно было Анне Анисимовне думать, глядя на теснящиеся за Селиванкой огороды, куда с утра высыпали бабы и ребятишки, что им возиться с ведерками и лопатами на тех крохах несколько дней, а вот она, одинокая, по своей сообразительности на таком большущем огороде управилась до первых петухов.

ГЛАВА 4

Много председателей видела Анна Анисимовна на своем веку. За то время, когда в Марьяновке был собственный колхоз, на этой должности перебывало десятка полтора местных и приезжих мужиков. Разные были они, каждый со своими причудами. Одни тем и занимались, что утрами полоскали горло матом, гоня всех подряд на работу, а днями ловили в хлебах забредших гусей и телят и у хозяев их охапками костили трудодни. Другие носились по деревне на широкогрудых лоснящихся жеребцах, разгорячась от выпитого и завистливых взглядов односельчан. Третьи в горячку старались не встревать, на разъезды время не тратили, днями и ночами копались в своем хозяйстве. Потом глядишь — новый дом вырос, сад появился, кабанчики вовсю забегали. Так наживал добро тот же Аристарх Петрович Зырянов, пробыв в председателях года три или четыре. Пятистенок с верандой, пчелиные ульи в саду он как раз в ту пору и поставил.

Были и такие, кто сгорел на председательской работе. Дорофей Игнатьевич Караулов, маленький лысый старичок в неизменной вельветовой толстовке, председательствовал в марьяновском колхозе после войны. О себе он вовсе не заботился. Увязнув в делах, часто забывал поесть. Шелушил семечки, которые всегда носил в кармане. Тем и довольствовался. Зато ни в чем не мог людям отказать. Если в амбаре бывало пусто, отдавал многодетным семьям свой хлеб, полученный на председательские трудодни. Тот хлеб ему уж не возвращали. Герасимовы при нем на пригорок перебрались, огород большой заимели. Мог бы Караулов запретить им пахать ту землю, он все видел, но не запретил. Только однажды сказал: «Вот заживем по-доброму, собственноручно все излишки земли отыму. А пока пользуйтесь». Но не успел Дорофей Игнатьевич дождаться добрых времен… Умер он при деле, на людях. Стоял в уборочную на току, смотрел, как молотят снопы. И вдруг схватился за сердце, тихо застонал и упал на ржаной ворох. Больше не поднялся.

Нет уж в живых доброй половины бывших председателей: кто не вернулся с войны, кто умер дома. А которые не надрывались, здравствуют, и почти все на незаметных должностях: кладовщиками, конюхами, лесниками, путевыми обходчиками на станции. Рассчитывать на большее им не приходится. Давно снялось из Марьяновки правление. Сперва перекочевало оно за четыре километра в Беляевку, а спустя несколько лет, когда колхозы еще раз укрупнились, передвинулось за двенадцать километров в шумное село Гари. И председатели появились чинные, речистые, с портфелями, в шляпах и при галстуках. И разъезжали они уже не на тарантасах, а на легковушках. Приезжая в Марьяновку, в поле или на ферму, обязательно брали с собой бригадное начальство и слушали его разъяснения.

Этих Анна Анисимовна видела редко — иной раз на покосе, куда она выходила каждое лето, зимой — на ферме, куда на встречу с прибывшим руководством созывали доярок и коневозчиков. А чаще всего узнавала про председателей от бригадных людей. Те в Гари на собрания ездили и в колхозном правлении с разными просьбами бывали.

О теперешнем председателе, Викторе Васильевиче Соловарове, который принял колхоз «Заря будущего» год назад, в Марьяновке ходило много слухов и толков. Говорили, что он из городских, образованный, не матюкается, в выпивке не замечен. И что новый председатель — большой мастак по технической части. Если увидит в поле неисправный трактор или комбайн, сразу натягивает комбинезон, который возит с собой в легковушке, забирает у механизатора инструмент и копается в двигателе. Было известно также, что для Соловарова в Гарях строят новый дом, а пока он квартирует вместе с женой Тамарой, агрономом, и маленькой дочкой у правленческой сторожихи.

Но больше всего разговоров ходило о затеях Соловарова, о его рвении многое переиначить в колхозе на свой лад. При нем пошло гулять мудреное название «производственный участок». Что это такое, в «Заре будущего» поняли, когда в трех самых