Нам нужно было срочно сделать заявление.

Я снова позвонила бабушке, рассказала ей о The Sun, сказал, что нам нужно поторопиться с заявлением. Она поняла. Она бы позволила, если бы это не "добавило домыслов."

Я не сказал ей, что именно будет сказано в нашем заявлении. Она не спросила. Но и я ещё не знал. Тем не менее, я рассказал ей о сути, и упомянул некоторые основные детали, которые я изложил в записке, которую просил па и которую она видела.

Формулировка должна была быть точной. И она должна была быть мягкой и спокойной. Мы не хотели возлагать вину, не хотели разжигать огонь. Нельзя было добавлять домыслов.

Огромная задача для писателя.

Вскоре мы поняли, что это невозможно; у нас не было времени, чтобы опубликовать заявление.

Мы открыли бутылку вина. Валяйте, грустный человечек, валяйте…

Он так и сделал. The Sun опубликовало историю поздно ночью, и снова на первой странице.

Заголовок: "Карету мне, карету!"

Как и ожидалось, история описывала наш отъезд как беспечный, беззаботный, гедонистический уход, а не как тщательное отступление и попытку самосохранения. В статью также вошли подробности, что мы предложили отказаться от наших титулов Сассекских. Был только один документ на земле, в котором упоминалась эта деталь — моё личное и конфиденциальное письмо отцу.

Доступ к которому имел шокирующее, чертовски небольшое число людей. Мы не упоминали об этом даже близким друзьям.

7 января мы ещё поработали над черновиком, сделали краткое публичное выступление, встретились с помощниками. И наконец, зная подробности, которые должны были просочиться, 8 января мы спрятались глубоко в Букингемском дворце, в одном из главных государственных залов, с двумя старшими сотрудниками.

Мне всегда нравился этот государственный зал. Его бледные стены, блестящая хрустальная люстра. Но теперь его вид показался мне особенно милым и я подумал: Здесь всегда так было? Он всегда выглядел так...по-королевски?

В углу государственного зала стоял большой деревянный стол. Мы использовали его как рабочее место. Мы сидели там по очереди, печатая на ноутбуке. Мы опробовали разные фразы. Мы хотели сказать, что принимаем уменьшенную роль, отходя назад, но не вниз. Трудно уловить точную формулировку, правильный тон. Серьёзный, но уважительный.

Иногда один из нас растягивался в соседнем кресле или давал глазам отдохнуть, глядя из двух огромных окон на сад. Когда мне понадобился длинный перерыв, я отправился в путешествие по океанскому ковру. На дальней стороне комнаты, в левом углу, небольшая дверь вела в бельгийский люкс, где мы с Мег однажды провели ночь. В углу стояли две высокие деревянные двери, о которых люди думают, когда слышат слово "дворец." Меня привели в комнату, в которой я присутствовал на бесчисленных коктейльных вечеринках. Я вспоминал о тех собраниях, о всех тех хороших временах, что я провел в этом месте.

Я вспомнил, что в соседней комнате семья всегда собиралась выпить перед рождественским обедом.

Я вышел в зал. Там была высокая, красивая рождественская ёлка, по-прежнему ярко освещённая. Я стоял перед ней, вспоминая. Я снял два украшения, мягкие корги, и принёс их обратно к сотрудникам. По одному. Сувениры с этой странной миссии, сказал я.

Они были тронуты. Но несколько виноваты.

Я заверил их, что никто не будет их винить.

Слова, которые казались обоюдоострыми.

Ближе к концу дня, когда мы подошли к финальному черновику, сотрудники начали чувствовать тревогу. Они вслух беспокоились, не обнаружится ли их причастность. Если да, то что это будет означать для их работы? Но в основном они были взволнованы. Они чувствовали, что находятся на стороне правых; оба читали каждое слово о насилии в прессе и в социальных сетях уже несколько месяцев.

В шесть вечера дело было сделано. Мы собрались вокруг ноутбука, в последний раз перечитали черновик. Один из сотрудников связался с личными секретарями бабушки, папы и Вилли, сказал им, что их ждёт. Помощник Вилли сразу ответил: Это будет бомба.

Я, конечно, знал, что многие британцы будут шокированы и опечалены, что вызвало у меня тошноту. Но в тоже время, когда они узнают правду, я был уверен, что они поймут.

Один из сотрудников спросил: Это действительно надо делать?

Мы с Мег оба сказали:

Да. Другого выхода нет.

Мы отправили заявление нашему помощнику по соцсетям. Через минуту наше заявление было опубликовано на нашей странице Instagram — единственной платформе, доступной для нас. Мы все обнялись, вытерли глаза и быстро собрали вещи.

Мы с Мег вышли из Дворца и запрыгнули в машину. Пока мы мчались к Фрогмору, новости уже озвучили по радио. Каждая радиостанция. Мы выбрали одну. Magic FM. Любимая Мег. Мы слушали, как ведущий очень по-британски комментировал наше заявление. Мы держались за руки и улыбнулись телохранителям на переднем сиденье. Потом мы все молча смотрели в окна.

75

Потом была встреча в Сандрингеме. Не помню, кто окрестил её Сандрингемским саммитом. Кто-то в прессе, подозреваю.

По пути туда я получил сообщение от Марко об истории в Таймс.

Вилли объявил, что мы с ним теперь «отдельные личности».

"Я обнимал брата всю нашу жизнь, но больше не могу", — сказал он.

Мег вернулась в Канаду, чтобы быть с Арчи, так что на этом саммите я был один. Я приехал туда пораньше, надеясь на быстрый разговор с бабушкой. Она сидела на скамейке перед камином, и я сел рядом с ней. Я видел, как забеспокоился Оса. Он что-то прожужжал и мгновения спустя вернулся с па, который сел рядом со мной. Сразу после него появился Вилли, который посмотрел на меня так, как будто планировал убить меня. Привет, Гарольд. Он сел напротив меня. Да уж, отдельная личность.

Когда все участники прибыли, мы пересели за длинный стол для совещаний, во главе которого села бабушка. Перед каждым стулом лежал королевский блокнот и карандаш.

Пчела и Оса провели краткий обзор того, где мы находились. Тема прессы всплыла довольно быстро. Я сослался на жестокое и преступное поведение газетчиков, но добавил, что им кое-кто очень сильно помог. Это семья помогала газетам, закрывая на это глаза или активно обхаживая их, и некоторые сотрудники были на прямой связи с прессой, всё им рассказывая, подбрасывая истории, а иногда и кое-что "на сладкое". Пресса сыграла важную роль в том, почему мы пришли к этому кризису — их бизнес-модель требовала, чтобы мы находились в постоянном конфликте, но они не единственные виновники.

Я посмотрел на Вилли.