пока они не потерпят поражение, так что не имело никакого смысла пытаться удивить противника. Ряды противников утратили всякий порядок, лишь часть воинов подчинялась приказам, они оглядывались на потрепанные знамена и слушали сигналы рога. Армии атаковали, наносили удары, держались друг за друга, точно утопающие, потом отступали, чтобы немного отдохнуть перед следующим броском вперед, оставляя тела на льду затянутого туманом озера.

Когда атака эркингардов оттеснила защитников к баррикадам, Саймон увидел, как тролля Сненнека пронзило вражеское копье, выбило из седла и пригвоздило к одному из толстых стволов. И, хотя тролль был почти наверняка мертв или умирал, эркингард в доспехах вырвал свое оружие, снова пронзил маленькое тело, соскользнувшее вниз, еще раз провернул копье, словно убивал насекомое. Рассвирепевший Саймон направил Искательницу в образовавшийся просвет и обрушил свой меч на врага с такой силой, что почти обезглавил всадника, который рухнул на лед замерзшего озера, а из рассеченной шеи фонтаном брызнула кровь. Саймон наклонился и, не чувствуя тяжести, поднял Сненнека за куртку одной рукой. Голова тролля раскачивалась, карие глаза смотрели, но уже ничего не видели. Саймон прижал маленькое тело к груди, не обращая внимания на кровь, пролившуюся ему на штаны и седло.

Через некоторое время он пришел в себя в самой гуще сражения. Тело Сненнека исчезло. Саймон не знал, уложил он его где-то или оно просто упало; он ничего не помнил, кроме удивленного, напуганного лица тролля. На зубах и губах Сненнека была кровь.

Очень просто ненавидеть, когда ни о чем другом не думаешь, обнаружил Саймон. Если лица врагов представлялись ему белыми пятнами в шлемах, а раскрытые рты превращались в жуткие черные дыры, ему было легко их атаковать, изо всех сил наносить удары, стараться отделить головы и конечности от тел, пока ненавистные существа не падали замертво. Он также понял, что если не бояться смерти — а в эти мгновения он утратил страх, который, как ему казалось, выгорел, — то и выживать гораздо легче. Враги, пусть и опытные солдаты, а многие из них ветераны нескольких сражений, выглядели напуганными его яростными атаками.

Саймон продолжал размахивать мечом, и каждая новая атака была сильнее предыдущей. Когда его противник поднимал оружие, он старался попасть по предплечью или кисти. Если тот уклонялся, рассчитывая, что он потеряет равновесие, направлял Искательницу так, что она врезалась в бок неприятельской лошади, и обрушивал на врага меч, как Рубен Медведь — молот на раскаленное железо в кузнице Хейхолта. И видел страх, который появлялся в их глазах, но продолжал наносить сокрушительные удары, пока они не бежали или не падали на лед. И тогда Саймон втягивал в себя воздух и слышал лишь быстрые биения собственного сердца, а потом гнев разгорался с новой силой, и он бросался вперед в поисках новой жертвы.

Кровь летела во все стороны, зависая на долгие мгновения красным туманом в воздухе. Лошади падали, их ноги конвульсивно дергались, шум сражения стал оглушительным, почти невыносимым. Саймон продолжал двигаться из одного места кровавой сечи к другому, его руки превратились в железо; он почти забыл, что сидит на лошади, скорее ощущал четыре ноги, которые несли его туда, куда он хотел. Он был весь забрызган кровью, частично собственной, но чувствовал лишь пылавший в груди огонь и неутолимую потребность наносить все новые и новые удары тем, кто пришел, чтобы отобрать у него дом и убить друзей.

Саймон этого не знал, но под шлемом его лицо было мокрым от слез.

Наконец занавес раздвинулся, позволив свету проникнуть в темную комнату звериных мыслей Саймона. Он находился где-то посередине озера — кто-то звал его по имени.

— Саймон! — Высокий, странный голос. Некоторое время он не понимал, где находится. — Саймон! — снова услышал он.

Саймон посмотрел вниз в поисках того, кто его звал, но пехотинец, лежавший на льду, уже никогда никого не позовет. Жуткое онемение Саймона стало постепенно проходить. Труп принадлежал одному из солдат Фенгболда. Саймон отвернулся, не желая смотреть на застывшее лицо.

— Саймон, сюда! — К нему направлялись Сискви и два тролля.

Он развернул Искательницу, чтобы на них посмотреть, и его взгляд остановился на желтых глазах баранов. О чем они думают? Что вообще животные могут думать о таких вещах?

— Сискви. — Он заморгал. — Что?..

— Иди, иди скорей! — Она указала копьем в сторону баррикады.

Битва продолжалась, но, хотя Саймон смотрел очень внимательно, он знал, что нужно быть старым Ярнаугой, чтобы что-то понять в таком хаосе.

— Что?

— Помоги своему другу! Твоему крухоку! Пойдем!

Саймон ударил пятками по бокам Искательницы и поспешил за троллями, ловко развернувшими баранов. Лошадь потеряла равновесие, но устояла и побежала вслед за маленькими всадниками. Бедная Искательница! Он должен ее остановить и напоить… дать поспать… В голове у Саймона стучало, казалось, будто по правой руке долго били дубинками.

Милосердный Эйдон, что я натворил? Что я сегодня натворил?

Тролли повели его туда, где продолжалась битва. Люди, которых он видел, выглядели измученными до последнего предела, как рабы с Южных островов, которых заставляли сражаться на аренах Наббана. Противники только что не держались друг за друга, когда обменивались ударами, клинки издавали печальные, слабые звуки, словно одновременно звонила сотня треснутых колоколов.

Слудига и группу защитников баррикады окружили наемники-тритинги. Риммер держал в каждой руке по топору. Он потерял лошадь, но, даже с трудом сохраняя равновесие на льду, сражался с двумя тритингами, чьи лица покрывали шрамы. Саймон и тролли быстро, насколько позволял лед, атаковали, зайдя к ним с тыла. Хотя уставшая рука Саймона не сумела нанести чистый удар, его клинок попал в место рядом с незащищенным хвостом лошади, и та встала на дыбы. Всадник рухнул на лед, где его быстро прикончили товарищи Слудига. Риммер использовал скользившую, лишившуюся всадника лошадь в качестве щита, потом засунул одну ногу в стремя и взобрался в седло — и тут же поднял один из топоров, чтобы отразить удар кривого меча тритинга. Их оружие дважды столкнулось, Слудиг с ревом обрушил второй топор на череп наемника, прорубил кожаный шлем, словно яичную скорлупу, потом уперся ногой в грудь врага и вырвал топор; наемник упал на шею лошади и соскользнул вниз.

Саймон позвал Слудига, затем резко повернулся, когда лишившаяся всадника лошадь врезалась в плечо Искательницы, едва не выбив его из седла, но он вцепился в поводья, сохранил равновесие и лягнул запаниковавшее животное — лошадь заржала, едва не поскользнулась и ускакала прочь.

Риммер некоторое время смотрел на Саймона, словно не узнавал. Его соломенная борода покрылась кровью, кольчуга была прорвана в нескольких местах.

— Где