ее за собой. Задвинув засов, она повалилась на матрас, накрылась одеялом с головой и еще долго лежала, дрожа, как в лихорадке.

Песня, искушавшая его покинуть безопасные глубины подземелий, стала тише. Гутвульф бессильно выругался. Он опоздал. Элиас уходил и уносил серый меч в тронный зал, обратно к пыльной бескровной гробнице с малахитовыми статуями и костями дракона. Там, где прежде царила музыка меча, ничего не осталось, кроме мучительной пустоты.

Без малейшей надежды он выбрал следующий коридор, казалось уходивший вниз, и устремился по нему, как червяк, выброшенный лопатой наружу. В нем осталась дыра, сквозь которую будет дуть ветер и лететь песок. Он был пуст.

После того как дышать стало легче, а камни перестали источать жар, его нашла маленькая кошка. Гутвульф слышал, как она мурлыкала и терлась о его ноги, но не стал останавливаться, чтобы ее погладить: ему было нечего ей дать. Меч пел для него, а потом ушел. Скоро вернутся идиотские голоса призраков, совершенно лишенные смысла…

Ощупывая путь руками, медленный, как огромное Колесо Времени, Гутвульф спускался все ниже и ниже.

15. Стеклянное озеро

Шум их приближения был подобен могучему ветру, реву быков, пожару разрушительной силы на высохших лугах. Хотя они мчались по дорогам, которыми никто не пользовался столетиями, лошади скакали без колебаний по тайным тропам, что вились по лесу, долинам и болотам. Старые пути, пустовавшие десятки поколений смертных, в этот день открылись снова, словно само Колесо Времени остановилось в своей колее и покатило обратно.

Ситхи скакали из лета в страну, скованную зимой, но, когда они мчались через великий лес по местам, что много веков им принадлежали, — гористой Маа’ше, заросшей кедрами Педжа’уре, Шисей’рону с его реками и черной почве Хеказора, — казалось, будто земля беспокойно перемещалась под копытами их лошадей, словно пыталась пробудиться от долгого холодного сна. Испуганные птицы взлетали над своими гнездами и парили в воздухе, точно шмели, когда ситхи с грохотом проносились мимо, ошеломленные белки замирали на замерзших ветвях, спавшие в берлогах медведи ворчали в голодном предвкушении. Казалось, что даже свет изменился при появлении яркого отряда, как если бы лучи солнца прорвались сквозь разметанные тучи, чтобы засверкать на снегу.

Но объятия зимы оставались крепкими: когда ситхи устремлялись дальше, ледяные руки снова смыкались над лесом, возвращая мир в холодную тишину.

Отряд не остановился на отдых даже после того, как оранжевое сияние заката погасло на небе и между ветвями деревьев заблестели звезды. Лошадям вполне хватало их света, чтобы находить путь по старым дорогам, хотя те давно заросли. Смертные и земные лошади состояли из плоти и крови, но их дальние предки родились в Вениха До’сэ, их привезли из Сада во время великого бегства. Когда лошади Светлого Арда, еще неприрученные, резвились на лугах, не зная уздечки и седла, скакуны ситхи уже воевали с гигантами или несли гонцов из одного края блистательной империи в другой. Они мчались с быстротой морского бриза, а их бег был таким плавным, что Бенхайа из Кементари писал свои поэмы прямо в седле и ни разу не испортил ни единой буквы.

Умение скакать по этим дорогам пришло к ним от предков вместе со знанием, что несла их дикая кровь, — но выносливость казалась волшебной. В этот бесконечный день, когда ситхи вновь собрались принять участие в битве, их лошади становились только сильнее по мере того, как мчались к цели. Отряд продолжал лететь вперед, когда солнце показалось над восточным горизонтом. Не знавшие усталости лошади бежали, точно волна, устремившаяся к кромке леса.

И если в жилах лошадей текла древняя кровь, то их всадники сами являлись воплощением истории Светлого Арда. Даже младшие из них, рожденные после изгнания из Асу’а, видели, как проходят столетия. А старшие помнили весенний Тумет’ай со множеством башен и долины огненно-красных маков, мили ослепительно ярких цветов, что окружали Джина Т’сеней до того, как его поглотило море.

Мирные долго прятались от глаз Светлого Арда, погруженные в печаль, жили воспоминаниями о прошедших днях. Сегодня они надели броню, яркую, точно оперение птиц, а их копья сияли, словно замерзшие молнии. Они пели — ситхи поют всегда. Они скакали, и древние пути раскрывались перед ними, лесные поляны эхом повторяли топот копыт впервые с тех пор, как самые высокие деревья еще были лесными сеянцами. После сна, длившегося столетия, великан проснулся.

Ситхи мчались вперед.

Хотя Саймона с головы до ног покрывали синяки и он валился с ног от усталости после целого дня сражений, а потом еще час после заката помогал Фреоселу и другим собирать стрелы в мерзлой грязи — задача достаточно трудная при свете дня и невероятно тяжелая в тусклом сиянии факелов, — спал он плохо. Он проснулся после полуночи, все мышцы у него болели, а события прошедшего дня вновь и вновь вставали перед мысленным взором. В лагере царила тишина. Ветер очистил небо, и звезды сверкали на нем, точно острия ножей.

Когда Саймон понял, что сон уже не вернется, во всяком случае в ближайшее время, он встал и подошел к сторожевым кострам на склоне за огромной баррикадой. Самый большой горел рядом с древним каменным монументом ситхи, там он нашел Бинабика и остальных — Джелой, отца Стрэнгъярда, Слудига и Деорнота, — они сидели рядом с принцем и о чем-то негромко разговаривали. Джошуа пил горячий суп из чаши, и Саймон решил, что принц ест первый раз за весь день.

Джошуа поднял взгляд, когда Саймон вошел в круг света.

— Добро пожаловать, юный рыцарь, — сказал принц. — Мы все гордимся тобой. Сегодня ты оправдал мое доверие, в чем я, впрочем, не сомневался.

Саймон склонил голову, не зная, что ответить. Он радовался похвале, но его тревожили события на льду, свидетелем которых он стал. И он не чувствовал себя таким уж благородным.

— Спасибо вам, принц Джошуа.

Саймон сел, закутался в плащ и стал слушать, как его друзья обсуждают прошедшее сражение. Он понял, что речь шла о центральном эпизоде, и догадывался, что в сражении на истощение с Фенгболдом им не победить. Враг обладал слишком большим преимуществом в численности. Сесуад’ра не являлась замком, который можно защищать в течение длительной осады, — здесь было слишком много мест, где могла закрепиться вражеская армия. Если они не сумеют справиться с Фенгболдом на замерзшем озере, им останется лишь дорого продать свои жизни в последней схватке.

Когда Деорнот, у которого была перевязана голова, рассказывал