Затем Кромвель допросил кузена Анны, сэра Фрэнсиса Брайана. Тот ранее покинул двор, уехав в Бакингемшир, но был срочно вызван обратно. Сам Брайан рассказывал: «За мной неожиданно послали, чему я был немало удивлен и взвешивал в уме возможные причины. В конце концов я знал, что совесть моя чиста и я верен своему господину». «Со всей возможной поспешностью и без страха» он вернулся ко двору и предстал перед Кромвелем, «а потом перед Его Величеством королем, и ничего не было обнаружено в моих действиях, и никогда не будет, кроме честности и преданности моему господину, Его Величеству королю». Тогда-то Брайан понял, что ссора с Джорджем сослужила ему хорошую службу. Его быстро отпустили, и к 13 мая он уже заменил Норриса в качестве главного джентльмена личных покоев короля38.

Считается, что 12 мая Уайетт и Пейдж по-прежнему находились в Тауэре. По крайней мере, так писал Хьюси виконту Лайлу: «…смертная казнь им не грозит, хотя господину Пейджу навсегда запрещено появляться перед королем и при дворе». Уже на следующий день ситуация была не столь однозначной, что следует из продолжения письма Хьюси: «Некоторые говорят, что Уайетт и мистер Пейдж понесут то же наказание, что и остальные; говорят, те, кого ждет наказание, умрут, когда королеву и ее брата отправят на казнь»39.

Новости Хьюси оказались преждевременными. 19 мая Уайетт и Пейдж находились в Тауэре, но вскоре их освободили, причем Уайетта почти сразу же40. Уайетта отпустили по инициативе Кромвеля, Пейджа – по распоряжению короля, не без участия Эдварда Сеймура. 10 мая отец Уайетта, престарелый сэр Генри, получил письмо от Кромвеля, в котором тот «к его великому утешению» заверял отца, что его сыну ничего не угрожает. Пейдж в письме леди Лайл от 18 июля писал: «Я уже давно на свободе, а король – мой добрый и милостивый господин. До сих пор я не прилагал особых усилий, чтобы вновь служить при дворе,– продолжает он,– а поскольку король был так добр, что дал мне свободу, я больше подхожу для сельской жизни, чем для придворной». (Позже ему пришлось взять свои слова обратно, когда он вернулся ко двору, став в 1544 году камергером принца Эдуарда, сына Джейн Сеймур)41.

Более загадочными представляются мотивы ареста Уильяма Бреретона – в источниках о них не говорится ни слова. Возможно, он был слишком тесно связан с Джорджем Болейном или оказался жертвой затянувшейся вражды с Кромвелем, которая началась с нарушений, допущенных им в его бытность казначеем Честера. Находясь в этой должности, он мешал Кромвелю в осуществлении некоторых правительственных реформ на территории Валлийской марки[120]. Самым известным нарушением стало узаконенное убийство Джона ап Гриффита Эйтона, его бывшего заместителя, который был повешен вопреки приказу Кромвеля. Арест Бреретона не навредил карьере его младшего брата, Юриана. Он продолжал преуспевать при дворе и даже помогал вдове Уильяма42.

3 мая Бейнтон предложил допросить придворных дам и фрейлин из ближнего окружения Анны. Как выразился он сам, он «много размышлял» над [поведением] Марджери Хорсман: она «странно вела себя по отношению ко мне в последнее время, учитывая то, что я был ей другом»43. Бейнтон не догадывался о том, что последние полгода Хорсман добивалась расположения Кромвеля. Когда потребовалось замолвить слово за одного из ее кузенов, который пытался получить в аренду земли прихода Диэрем в Норфолке, она знала, что обратиться следует к Кромвелю, а не к Анне44.

Кромвель позже утверждал: «…столь отвратительны были прегрешения королевы, выражавшиеся в распутном образе жизни и других обидах, чинимых Его Величеству, которые стали обычным явлением, что многие дамы ее личных покоев и камеристки не могли более скрывать свое отношение к этому»45. Говорят, что первой, кто вызвал подозрения из-за своего неподобающего поведения, была Элизабет Браун, герцогиня Вустер, сестра сэра Энтони, которая в то время находилась на пятом месяце беременности. Когда ее брат упрекнул ее в том, что она излишне кокетлива с противоположным полом в покоях королевы, она, не подумав, сболтнула, что и королева бывает замечена в подобных проступках. Де Карль обращает внимание на то, что Браун выступила в роли обвинительницы Анны. В его поэтической версии этой истории наиболее обличительные показания дает некая дама, которая приходится «сестрой одному добропорядочному советнику». Рассказ де Карля совпадает с версией обвинения, изложенной в Лансдаунской рукописи, хранящейся в Британской библиотеке. В этом откровенно искаженном повествовании на французском языке изобличительницей является сестра некоего «Антуана Бруна», которого ошибочно называют врачом Генриха46.

Когда казни закончились, Хьюси, заново восстанавливая ход событий, написал леди Лайл: «Первыми обвинителями [были] леди Вустер и Нэн Кобем, а также еще одна горничная. Но первое слово принадлежало леди Вустер, видит Бог». В постскриптуме к письму, датированному 25 мая, он вновь возвращается к этой теме: «А что до обвинителей королевы, то главной фигурой считается миледи Вустер». Неизвестно, как в эту драму оказалась втянута Нэн Кобем, но скорее всего, она сломалась под давлением Кромвеля47.

Обвинения сыпались градом. Двор был парализован страхом, который постепенно охватывал всю страну. Многим вспомнились события 1521 года, когда герцога Бекингема обвинили в государственной измене. Как и тогда, сейчас все были поражены стремительностью и беспощадностью, с которыми Генрих наносил удары. Едва письмо Роланда Балкли брату было доставлено в Шрусбери, как гонца схватили и бросили в городскую тюрьму. Члены Совета Уэльса, которым местные власти направили дело, были крайне встревожены новостью об аресте Анны и поначалу отказывались верить и боялись обсуждать случившееся из страха, что все это окажется ложью. В спешке (и в полном неведении) они написали Кромвелю: «Ввиду того что эта новость передана Совету, все члены которого и каждый в отдельности истинные и преданные вассалы этого королевства, мы печалимся и скорбим… Избави нас Боже от того, что такое может случиться»48.

Репрессии могли коснуться любого, даже незначительного человека, имевшего хоть какое-то отношение к двору Анны. После ареста Уайетта и Пейджа поступило распоряжение в отношении портного из личных покоев Анны, Гарри Уэбба, которого было приказано «схватить в западных графствах и взять под стражу по тому же делу». Уэбб впервые появился при дворе в 1514 году, когда сестра Генриха, Мария, была выдана замуж за Людовика XII. В период с 1530 по 1531 год он выполнял разные поручения для Генриха и Анны, которые Генрих полностью оплачивал от лица Анны. К сентябрю 1535