что меня может постичь участь, которая уготована мне ныне, ибо я всегда понимала, что мое возвышение не имело никакого другого основания, кроме краткого Вашего ко мне расположения, и что малейшей перемены достаточно, чтобы Ваши симпатии отныне были обращены к иному объекту.

Она боялась, что «невзначай брошенное слово или злонамеренные слухи» могли настроить его против нее, оставив «пятно» на ее репутации и репутации их дочери. Она умоляла его о том, чтобы суд над ней был свершен по закону, а не инсценирован «заклятыми врагами», ибо «правда не убоится открытого порицания».

Но если вы уже приняли решение о моей участи и если не только моя смерть, но и позорная клевета способны принести вам радость и желанное счастье, то я хочу, чтобы Бог простил Ваш великий грех, а также простил и моих врагов, ставших послушными исполнителями в этом деле, и чтобы он не призвал Вас к строгому ответу за ваше нецарственное и жестокое обращение со мной на Его Суде, где вскоре мы оба, Вы и я, должны предстать, и в чьем справедливом суде я не сомневаюсь, что бы мир ни думал обо мне, ибо моя невиновность станет известна и очевидна всем.

В этих словах мы легко узнаем прежнюю Анну, самоуверенную, дерзкую, умеющую ясно излагать свои мысли. Это именно то, что мы бы хотели от нее услышать. Ожидаемы были и ее слова в защиту осужденных на смерть вместе с ней. Она действительно не забыла о них:

Моя последняя и единственная просьба будет в том, чтобы бремя гнева Вашего Величества пало только на меня и чтобы оно не коснулось невинных душ этих бедных господ, которые, как я понимаю, также находятся в заключении из-за меня. Если я когда-нибудь в Ваших глазах заслуживала милости, если когда-нибудь имя Анны Болейн было усладой для Вашего слуха, прошу Вас исполнить эту последнюю просьбу23.

Это замечательный образец письма. Однако его рукописный оригинал отсутствует. Что же это: подлинник или подделка?24 Впервые письмо упоминается в книге «Жизнь и правление короля Генриха Восьмого» (The Life and Reign of King Henry the Eighth), написанной столетие спустя после смерти Анны лордом Эдвардом Гербертом из Чербери, который начал работу над ней в 1632 году и опубликовал в 1649 году25. Герберт пишет: «Я счел уместным привести текст этого письма здесь на том единственном основании, что оно якобы было найдено среди бумаг Кромвеля, тогдашнего первого секретаря, а в остальном следует заметить, что оно выглядит старинным и имеет непосредственное отношение к изучаемому нами вопросу». По стандартам своего времени Герберт считался общепризнанным профессионалом: он был первым историком, серьезно изучавшим правление Генриха VIII, и одним из лучших в этой области вплоть до ХХ века. Ему достаточно было просто сравнить этот документ, так, как мы делаем это сейчас, с подлинными письмами Анны, среди которых были ее письма к Уолси, чтобы понять, что так называемый «оригинал» написан не ее почерком, не совпадает с подлинными письмами по характерной для нее орфографии, стилю и особенностям правописания. Однако Герберт не называет это письмо подделкой, равно как и не заявляет о его подлинности: «Однако было ли это изящное по стилю письмо написано ею или кем-либо еще,– нам известно слишком мало, чтобы ответить на этот вопрос»26.

Итак, была ли Анна автором письма? Если это так, то ей удалось создать убедительно аргументированную прощальную речь несмотря на то, что всего лишь четырьмя днями ранее она не могла справиться с приступами неконтролируемого смеха и перепадами настроения, которые так встревожили Кингстона. В письме указана дата, однако ни в одном из своих писем Анна не проставляла даты. Не слишком ли дерзок тон ее письма? Отважилась ли бы она столь недвусмысленно упоминать имена Кромвеля и Джейн? Могла ли она позволить себе напомнить Генриху о том, что он отвечает перед Богом за содеянное? Могла, поскольку дерзости ей было не занимать. Однако могла ли она зайти так далеко, зная, что ее жизнь висит на волоске? Едва ли.

Удивительно, что до сих пор никто не исследовал фрагмент письма, который находится под заключительными строчками на обратной стороне листа. Это примечание или пояснение длиной десять строк сильно обгорело во время пожара 1731 года. Гилберт Бернет, последний, кто видел документ в первозданном виде, не счел нужным переписать его, однако из того, что сохранилось, можно прочитать следующее: «посланник» отправлен к «Королеве… дабы добиться от нее признания», а также сообщить ей, что «она не должна ничего утаивать». Похоже, Анна должна была вернуть последний долг Генриху за то, что он ее возвысил27. Есть ли основания считать это примечание подлинным? Можно быть уверенным в одном: автор этих строк и тот, кто написал или переписал письмо на лицевой стороне листа, – один и тот же человек: почерк и орфография совпадают.

Началась подготовка к судебным заседаниям. Уже в понедельник 24 апреля Кромвель по собственной инициативе составил письма, в которых поручил созвать особые комиссии в Кенте и Мидлсексе для «проведения слушаний и вынесения решений» (фр. oyer et terminer). Обычно тяжкие преступления, такие как государственная измена и предательство, подкреплявшиеся обвинительным заключением, рассматривали двое королевских судей при содействии старших судей местных магистратских судов в составе общей комиссии, которая созывалась два раза в год. Тот факт, что на этот раз дело было поручено особым комиссиям, казался настолько необычным, что секретарь королевской канцелярии Ральф Пексалл внес этот случай в сборник судебных прецедентов28.

Во вторник 9 мая стало ясно, с какой целью были созданы эти комиссии. В этот день шерифам Кента и Мидлсекса были разосланы предписания о созыве большого жюри присяжных (англ. grand jury), которому предстояло составить обвинительное заключение в отношении лиц, содержавшихся под стражей по подозрению в особо тяжких преступлениях[121]. Кромвель готовился с особой тщательностью. Старейшиной присяжных в Мидлсексе был назначен Джайлз Херон, зять Томаса Мора и убежденный католик, который жаждал отомстить Болейнам. В Кенте одним из присяжных стал Ричард Фишер, брат казненного епископа Рочестера, Джона Фишера. Коллегия присяжных от Мидлсекса, взявшая на себя ведущую роль, собралась в Вестминстере уже на следующий день; присяжные от Кента начали заседание в Детфорде 11 мая. Оба состава выдвинули против всех шести подсудимых практически одинаковые обвинения, содержавшие непристойные и скандальные подробности. Мастерски составленные с целью шокировать и вызвать всеобщее отвращение, они звучали довольно каверзно, поскольку были сформулированы максимально широко и расплывчато. Некоторые обвинения имели четкую отсылку к дате и месту,