Шрифт:
Закладка:
Другой, весьма ненадежный источник – «Испанская хроника» – приводит более зловещее описание ареста Смитона. Кромвель якобы заманил несчастного музыканта в свой дом, пообещав ему некоторые милости, однако вместо этого его ожидали муки: двое молодчиков накинули ему на голову веревку с узлами и под пытками заставили признаться в том, что он спал с Анной22.
Нельзя с уверенностью сказать, в чем именно признался Смитон. Вероятнее всего, он поначалу пытался отвести от себя подозрения в том, что испытывал влечение к Анне, и рассказал о другом, не менее пикантном эпизоде, который произошел между ней и Норрисом в ее личных покоях. Версия этого инцидента в изложении Анны сохранилась в еще одном обгоревшем во время пожара письме. Как-то раз их шутливая беседа с Норрисом вышла за рамки общепринятых приличий, поскольку Анна начала подтрунивать над его пылкими ухаживаниями за ее кузиной Мадж – вероятнее всего, речь шла о Маргарет, а не о Мэри Шелтон[119]. Почему он до сих пор не сделал ей предложение? Препятствий для женитьбы не было, поскольку он был вдовцом.
Когда Норрис ответил, что «предпочел бы подождать», она неосторожно парировала: «Неужто вы ждете, когда вам достанутся туфли покойника? Ведь случись что дурное с королем, вы, вероятно, надеетесь заполучить меня». Ошарашенный столь безрассудным заявлением, Норрис сердито ответил, что «если бы он осмелился подумать о таком, он бы предпочел расстаться со своей головой». Он сразу понял, что этот фривольный диалог может быть легко истолкован как преступный сговор с целью убийства Генриха. Анна в ответ заметила, что «могла бы погубить его, если бы захотела», и на этом они расстались, окончательно поссорившись.
Этот разговор, как и разговор со Смитоном, произошел ближе к концу недели, вероятно в пятницу 28-го или в субботу 29 апреля. Анна осознала, что переступила черту, когда слухи о случившемся уже распространились при дворе. В воскресенье утром она поспешила отправить Норриса к своему альмонарию Джону Скипу, перед которым тот поклялся в том, что королева – «добродетельная женщина». Но было уже поздно, удар по ее репутации был нанесен. Слова, в которых прозвучала угроза в адрес короля, были произнесены, и именно так он истолкует их23.
В 11 часов вечера в воскресенье король изменил свои планы относительно поездки с Анной в Дувр. Пока он лишь намеревался отложить отъезд и «отправиться в Дувр на следующей неделе». Позже поездка была отменена. Виконт и леди Лайл узнали новости из письма, датированного 1 мая24. Мы не можем сказать наверняка, состоялось ли выяснение отношений между Генрихом и Анной вечером в воскресенье, как предполагают многие биографы Анны. Однако к этому времени Генрих уже совершенно точно имел общее представление о случившемся, даже если для полноты картины ему недоставало некоторых подробностей, которые взялся раскрыть Кромвель. Если верить Александру Алезиусу, то сцена выяснения отношений все же имела место. В этот день шотландский богослов был при дворе в надежде получить у Кромвеля жалованье, которое пообещал ему король. Спустя годы, когда Елизавета стала королевой, он поделился с ней своими воспоминаниями:
Никогда мне не забыть той скорби, которую я испытал, когда увидел в Гринвичском дворце из открытого окна светлейшую королеву, Вашу благочестивейшую мать, которая держала Вас, еще младенца, на руках и с мольбой обращалась к светлейшему королю, Вашему отцу, который стоял у окна и смотрел во двор, когда она принесла Вас. Я не совсем понимал, что происходит, но лица и жесты обоих явно свидетельствовали о том, что король сердится, хотя он прекрасно умел скрывать свой гнев. Затянувшееся совещание совета (окончания которого толпа ждала до глубокой темноты, ожидая возвращения советников в Лондон) являлось красноречивым доказательством того, что обсуждался какой-то серьезный и трудный вопрос25.
Генрих не видел необходимости разбираться с фактами дальше. Он чувствовал, что его унизили, предали, сделали рогоносцем и посмешищем в глазах всего мира. Непринужденность и свобода нравов, принятые при дворе Анны, грозили вот-вот стать причиной ее гибели. Как только полученные Кромвелем сведения дошли до Генриха, он вообразил, что теперь в глазах окружающих выглядел человеком, который не сумел (а может быть, вообще был неспособен) навести порядок в своей семье и в своем доме.
Генрих недолго колебался, прежде чем принял решение покончить с Анной. Как было запланировано заранее, королевская чета присутствовала на турнире в честь Майского дня в Гринвиче, где брат Анны, Джордж, должен был сразиться в поединке с Генри Норрисом. Казалось, что все шло как обычно и все были в хорошем настроении. Судя по тому, что пишет Ланселот де Карль, секретарь де Кастельно, Генрих даже одолжил Норрису свою лошадь, узнав о том, что лошадь Норриса отказалась выходить на поле перед самым поединком26. Необычным показалось дальнейшее поведение короля. По свидетельству Эдварда Холла, который был крайне удивлен поворотом событий, «в Майский день в Гринвиче состоялись торжественные турниры, и вдруг король неожиданно покинул трибуну, взяв с собой не более шести человек… Этот внезапный уход заставил задуматься многих, и прежде всего королеву».
Отказавшись от барки, Генрих поехал в Уайтхолл верхом, приказав Норрису и пяти-шести придворным следовать за ним. «И всю дорогу я слышал,– утверждает Константин,– как он допрашивал господина Норриса и обещал простить его, если тот расскажет всю правду». Однако Норрис «так ни в чем и не признался королю, и утром был препровожден в Тауэр». Анна и Джордж остались в Гринвиче, но после недолгого совещания с сестрой Джордж помчался в Лондон в отчаянном стремлении выяснить, что там происходит27.
Последнюю ночь, пока еще в условиях относительной свободы, Анна провела в Гринвиче. Она никак не могла постичь смысла произошедшего. Турниры начались, как полагается. Джордж показал себя хорошо, продемонстрировав мастерство владения копьем и искусство верховой езды28. Но
