Шрифт:
Закладка:
Со времен Клаузевица установилось положение, что средства должны отвечать намеченной оперативной цели. Оспаривать это положение, конечно, нет никакой возможности. Но “средства” в этом утверждении понимались преимущественно как то или иное количество войск, как размер необходимой для сокрушения враждебного сопротивления массы. Оперативное искусство допускало помимо количественного подхода к средствам — и качественный, требуя соответствия средств данному театру войны: при наличии необходимости в десантной операции требовались морские транспортные средства и военный флот с соответственным радиусом действий. На горном театре войны допускалась возможность уменьшения процента конницы в составе армии и требовалась горная артиллерия и соответственная организация обоза. Для колониальных театров признавалось необходимым облегчение организации — формирование четырехбатальонных бригад вместо массивных европейских дивизий, уменьшение артиллерии и повышение заботы о снабжении. Но в основном в понятие средств, соответствующих оперативной цели, техника не включалась. Ассортимент техники являлся общей нормой, установленной эпохой, и не варьировался в зависимости от оперативных задач. Единственным исключением являлась осада большой крепости; для этой задачи имелся особый ассортимент техники в виде осадного артиллерийского и инженерного парка. В основном же все оперативные цели полагалось достигать помощью войск в составе трех родов оружия, в процентном отношении, установленном с эпохи Наполеона I, при небольшой добавке саперов и понтонеров.
Первая робкая попытка пробить традиционное отношение к технике была сделана русскими. На полях сражений с турками в 1877 г. пехота впервые оказалась снабженной лопатами, и русским войскам постоянно приходилось атаковать турок в окопах, против которых огонь легких орудий оказывался малозначащим. Поэтому как только сильно взрывчатые вещества — пироксилин, мелинит — были применены для снарядов осадной артиллерии, у Драгомирова возникла мысль использовать 15-см калибр с пироксилинными бомбами в полевой артиллерии для повышения наступательной способности войск. Следствием этого было включение в русскую армию первой тяжелой артиллерии — нескольких десятков батарей 15-см полевых мортир образца 1885 г. Но этим первым шагом все и ограничилось. Ни количественно, ни качественно эта тяжелая полевая артиллерия не развивалась; ко времени войны с Японией образец полевой мортиры, имевшей дальность только в 1,5 км, решительно устарел.
В нашем представлении техника является одним из основных элементов оперативного искусства, и технические мероприятия подчиняются общему и, пожалуй, единственному закону стратегии и оперативного искусства, гласящему, что при достаточной грамотности и политической ориентировке корень огромного большинства оперативных и стратегических ошибок заключается в полумерах. Центр тяжести оперативного, как и политического решения заключается в темпах напряжения. Даже небольшое отступление от надлежащего темпа, почти незаметный в начале уклон, с развитием операции приводит к все большим столкновениям с действительностью и в результате губит все дело. Еще Гете подчеркивал эту опасность:
“Но сильнее открытых, разгневанных сил Этот тайный соблазн полдороги”...Царская русская армия в вопросе тяжелой полевой артиллерии, как и во многих других благих начинаниях, остановилась на половине пути, что и привело ее к тяжелым неудачам. Иначе поступил через 15 лет начальник прусского генерального штаба Шлиффен, подойдя к тому же вопросу. Он пришел путем ряда тщательно поставленных опытных стрельб к тому же выводу о бессилии легких калибров против окопов, что и Драгомиров под Плевной. А между тем европейские театры войны становились тесными для расползшихся фронтов миллионных армий; возможности обхода и охвата с каждым годом суживались. Надо было сохранить возможность овладения укрепленной позицией фронтальным наступлением. Буры показали, что даже при отсутствии сносных дорог можно перевозить самые тяжелые образцы орудий среднего калибра; даже при воловой запряжке тяжелые орудия буров совершали переходы в 50 км в сутки. Преодолевая ожесточенное сопротивление артиллерийских кругов Германии, Шлиффен провел полностью введение в состав германской армии мощной тяжелой полевой артиллерии. Каждый корпус получил 4 батареи — 16 скорострельных гаубиц 15-см калибра. И чтобы эти гаубицы могли полностью использовать свою мощность, он их снабдил таким хвостом из зарядных ящиков, который в походной колонне растягивался на 9 км — почти столько же, сколько занимали зарядные ящики 144 легких орудий корпуса. Это удвоение массивности артиллерии корпуса, с точки зрения консервативно настроенных офицеров, являлось величайшим тактическим посягательством, и Шлиффену пришлось поставить на карту весь свой авторитет. Мероприятие проводилось совершенно явно, но оно казалось столь дерзким, что соседи отказались следовать по обычному пути подражания. Россия двинулась по этому пути лишь с большим запозданием, Франция перед мировой войной делала только первые шаги. Но Шлиффен использовал технику как средство в истинном соотношении с оперативной целью, и германская армия в течение двух первых лет мировой войны собрала обильные плоды этого мероприятия [...]
Сама мировая война являет поразительное зрелище соревнования техники. Однако остатки механистических воззрений на оперативное искусство еще прочно держались в головах военных вождей на обеих сторонах, и надлежащее оперативное использование техники не имело места. Техника заявляла уже свое стремление к достижению оперативной цели, в данном случае к преодолению позиционного фронта, но не встречала еще того доверия со стороны оперативных руководителей, которое было совершенно необходимо для того, чтобы не застрять на полпути. Та же техника вскоре находит средства противодействия новому техническому средству поражения. Поэтому внезапность, выигрыш времени, которые законно играют столь выгодную роль в оперативном искусстве, имеют особо важное значение для того, чтобы техника возвысилась до степени решающего элемента. С этой точки зрения с техникой в мировую войну обращались безобразно. Германия решила использовать, как средство поражения, ядовитые газы. Обстановка для этого была наиболее мыслимо выгодная, так как противник не имел никакого представления о химической войне и не располагал никакими противогазами. Ничто не препятствовало к тому, чтобы подготовиться и сразу отравить добрую половину неприятельского фронта. Германское же командование решило произвести опыт на участке двух английских дивизий под Ипром. Это был именно опыт, а не серьезное дело, так как никакой крупной операции здесь не полагалось, и успех уничтожения неприятельского сопротивления и паники на значительном участке не намечалось немедленно использовать. В результате две дивизии были отравлены; затем удалось отравить еще десять тысяч русских под Болимовым, далее игра продолжалась с равными шансами на обеих сторонах.
Такая же недооценка техники, рассмотрение ее вне
