питающие противника; сейчас изучение оперативного искусства имеет у нас уклон в эти корни, в изучение условий их правильного функционирования, и проделанная в этом отношении огромная работа нашего высшего командного состава очень почтенна: мы хорошо усвоили технические предпосылки ведения операции.

Красная звезда. 1927. № 228. 6 октября; № 229. 7 октября.

Маневр техники

 Impedimenta

 Еще сто лет тому назад поступательное движение военной техники развивалось столь ничтожными темпами, что воздействие его на военное искусство почти не ощущалось современниками. В посвященном войне капитальном труде Клаузевица технике не уделяется вовсе внимания, она оказывается за порогом военного искусства. Вооруженные силы с их техникой рассматривались как данная величина; предполагалось, что у всех европейских государств примерно одинаковый, постоянный уровень техники, и говорить о ней не приходится. Во второй половине XIX века с появлением на полях сражения все более совершенствуемых образцов нарезного оружия и началом быстрых успехов военной техники отрицать зависимость военного искусства в полном объеме от достигнутого техникой уровня стало невозможно. Выдающиеся буржуазные авторитеты признали, что каждые 10 лет приходится ставить вопрос о замене тактических уставов новыми, т.е. менять методы боевых действий в связи с новыми данными вооружения. Таким образом тесный контакт тактики и техники был официально признан. Но тактика представляет только часть военного искусства. Другая же часть, стратегия и оперативное искусство, продолжала декларировать свою независимость от техники. Господствующим подходом к оперативному искусству являлось чисто механистическое воззрение, видевшее в нем только комбинации, элементами коих явились массы, пространство и время.

Буржуазные военные историки также находились во власти этих механистических воззрений и искали основные причины победы и поражений исключительно в геометрических взаимоотношениях группировок. Известно, например, что в 1870 г. во французской армии имелось значительное количество пулеметных батарей. Но надо очень глубоко изучить массу источников по этой войне, чтобы собрать самые скромные данные об этом дебюте автоматического оружия. Особенно оторванным от техники являлся прусский генеральный штаб. Здесь господствовали еще пережитки эпохи Клаузевица, и даже тактика почти не соприкасалась с техникой. Французская тактическая мысль, более материалистическая, питаемая политической школой, добилась лучшего согласования. Высшим ее достижением являлась разработка профессором французской военной академии Ланглуа тактических требований к новой скорострельной артиллерии. Техническое осуществление этой тактической программы дало французской армии крупнейший козырь — знаменитую 75-мм пушку, непревзойденную и во время мировой войны, через 20 лет после ее появления на свет. Ланглуа по справедливости считается ее духовным творцом. Немцы дважды после ее появления перевооружали свою легкую артиллерию, и все же остались позади. Это была расплата за отрыв тактики от техники.

Но если тактика грешила по отношению военной техники, то оперативное искусство до самого конца XIX столетия положительно отворачивалось от техники, принципиально оставляло ее беспризорной. Военно-техническая академия в Германии получила в армии презрительное прозвище “слесарной академии”. В царской России артиллерийская и инженерная академии совершенно оторвались от генерального штаба и не имели никакой военной ориентировки. Поставленные вне всякой связи с эволюцией военного искусства, они оказывались оплотом реакционных взглядов. Разрабатывая в 1906 г. программы требований для скорострельных тяжелых орудий, артиллерийский комитет, по опыту осады Страсбурга в 1870 г., выдвинул требование высокого шестифутового лафета. Последний имел полный смысл в 1870 г., когда стреляли непосредственной наводкой с близкого расстояния, чтобы орудийная прислуга могла укрываться за более высоким валом, и являлась совершенной нелепостью в современных условиях. Инженеры отстаивали идею тесных старых фортов, создавали идеальные мишени для современных тяжелых гаубиц и невозможное положение для крепостей.

Развитие техники положительно шло ощупью. Ясно ощущалась необходимость не отставать в технике от соседей. Отсюда — мировой хвостизм в технике, завистливое наблюдение за соседями, стремление возможно быстро их копировать, и почти отсутствие технической инициативы. Намек на технический генеральный штаб имелся только в отношении железных дорог. Значение подготовки железнодорожных перевозок, выяснившееся еще в 1870 г., привело к созданию во всех армиях управлений военных сообщений.

Техника для оперативного искусства представляла по ироническому выражению Шлиффена “impedimenta”, т.е. помеху, обязательный ассортимент, бремя, которое загружает войска и лишает их подвижности, удлиняет походные колонны и осложняет маневрирование, развертывание и ведение боя. Чем более совершенна техника, тем она становится прожорливее и требует больше снабжения. Позиция оперативного искусства по отношению к технике характеризовалась отрицательными, тормозящими моментами: не допускать перегрузки техникой, не допускать, чтобы потребность в боеприпасах вышла за рамки возможности подвоза к полю сражения. Только эта принципиально отрицательная позиция объясняет, например, единодушие, с которым генеральные штабы армий всего мира ставили перед мировой войной препятствия к увеличению числа пулеметов в пехоте. В числе таких тормозильщиков мы находим и такого крупного организатора, как лорд Китченер, обязанный как раз пулеметам своей победой над дервишами в 1898 г. при Омдурмане, хотя эта победа одновременно открыла карьеру как для пулеметов, так и лично для него.

Ведущие генеральные штабы, прусский и французский, упорно продолжали утверждать, что техника не имеет отношения к оперативному искусству. Сделать какую-либо уступку в этом отношении было в особенности невозможно для французского генерального штаба. Фош продолжал воспитывать слушателей французской военной академии на высоких оперативных образцах наполеоновского искусства. Ведь тактика, поставленная в зависимость от техники, была вынуждена сдать тактические методы Наполеона в архив: допустив влияние техники на оперативное искусство, пришлось бы логически признать устаревшими и оперативные образцы великого наставника. Наиболее передовой мыслитель Германии Шлихтинг так и поступал. XIX век стал веком пара и электричества; последние в оперативном искусстве нашли ясное отражение в виде железных дорог и электрического телеграфа. Наполеон отмечает эпоху оперативного искусства развертывания войск по грунтовым, уже частью шоссированным дорогам и управлении посредством конных ординарцев. Железные дороги и телеграф создали эпоху Мольтке, переместившего оперативное искусство на другой уровень. Взгляды Шлихтинга получили значительное распространение в Германии и России, но прусский генеральный штаб официально признавал их еретическими. Однако уступки Шлихтинга технике на этом и заканчивались. Он не интересовался новейшими войнами англо-бурской, русско-японской, не видел дальнейшего революционизирующего влияния техники на оперативное искусство и полагал, что человечество еще сотни лет будет пользоваться железными дорогами и телеграфом, и потому с точки зрения оперативного искусства техника эпохи Мольтке стабилизировалась на долгое время.

Современное поколение с удивлением и сомнением отнесется к этим фактам.