было обходить стороной и с крайним умением и опасностью. Ямы эти глубоки, грязь едкая и крепкая, тундряная грязь; грязь эта всюду и грязь по колено. Если бы не высокие туземные бахилы из нерпичьей кожи, достигающие далеко выше колен, одолеть бы ее было нельзя и привелось бы просто лечь тут в изнеможении, лишенным последних сил, потерявши последнюю каплю терпения. Едва-едва не случилось этого и со мной. Помнятся темный лес, изгороди: через них надо было перелезать, чтобы опять попасть в грязь по колена; помнятся камни — об них я разбил себе нос; ручей без мосточков, черная рыхло-сырая после дождей тундра, иней по полям, засеянным ячменем, темная, хотя и звездная ночь, узенькая тропинка во ржи, серебристый крест, чуть видный вдали из-за ржи и леса, и, наконец, плавание к деревне в огромном карбасе, который занимал собой чуть не половину реки, наполненной камнями и мелями. Вот, наконец, и самая деревня в то время, когда я успел промочить себе ноги, почувствовать лихорадочное состояние во всем организме, утомиться, выбиться из всех сил. Их хватило на то только, чтобы завалиться спать и спать долго и добросовестно-крепко до следующего утра. Но последствия вчерашнего странствия по адской дороге сказывались еще три дня потом...

Следующее утро осветило передо мной толпы народа, шедшие в церковь (был праздник Успения), осветило и самую церковь поразительно оригинальной архитектуры, выстроенную на высокой скале и тем же мастером, который строил и Кольский собор. В здешней церкви четыре придела: Никольский, Богоявленский, папы римского Климента (особенно чтимого поморами) и Св. Троицы. Построена она в 1771 году, освящена в 1774. Две, бывшие прежде нее и на другом месте, сгорели. Внутренность существующей церкви довольно богата; староверов здесь заметно меньше, но все-таки существуют. В реке выстроен забор для семги с двумя маленькими вершами, которые называются здесь рюшками; вершина их зовется чупой. В них попадает рыбы мало, и ее больше ловят поездами осенью. По веснам заходит сюда мелкая сельдь, которую также ловят и продают в Онеге и за Онегу; берут ее карелы, и потом вялят, сушат и солят для себя. Сельдей в волости Владыченской меняют на хлеб и редко продают на деньги. Вологжане скупают и навагу мерзлой, называя ее меньками; наваги приходит много, а равно и корюхи, которая весной носит название наросной (выросшей из молодых выводков, она же и корюшка (osmerus eperlanus). Ее ловят в те же рюшки. Кроме этих промыслов нюхотские бьют в лесах рябков (рябчиков) и прочую дичь, хотя и в малом количестве.

В 1590 году царь Федор Иванович подарил Нюхчу Соловецкому монастырю; в 1764-м она вместе с другими монастырскими волостями отошла в ведение коллегии экономии.

Здесь все те сведения, которыми можно было воспользоваться в селе Нюхче. В селе два раза в год бывают крестные ходы из селения к часовне, построенной у Св. Озера и Св. Горы, совершаемые, как говорит предание в воспоминание избавления селения от Панька. Предание об этом Паньке и вообще о паньщине — времени набегов на поморские селения литовских людей и русских изменников — в памяти народа сливаются с преданиями о главной исторической достопамятности села Нюхчи — посещении Петром Великим, который вел отсюда две яхты по нарочно устроенной для этой цели дороге. От дороги этой, известной в народе под именем царской и государевой, до сих еще пор сохранились остатки. Та часть ее, которая ведет от села к Св. Горе и Св. Озеру, ежегодно поправляется и поддерживается по той причине, что здесь совершаются церковные крестные ходы в день Троицы и Покрова. Дальше на всем своем протяжении, дорога эта значительно погнила и потерялась в болотинах и грудах гниющего валежника. Только, говорят, около Пулозера (в 45 верстах от Нюхчи) сохранился курган и подле него до сих пор валяется огромный дубовый кряжище-столб, стоявший, вероятно, на кургане, где сохранилась еще огромная яма.

Вот что записано в «Церковном памятнике села Нюхчи» об этом путешествии Петра Великого: «В 1702 году проходил Петр с сыном своим Алексеем и синклитом в Нюхчу с моря. Свиты его кроме начальников, ближайших бояр, духовных особ и чиновных людей было 4000 человек. Царь пристал из Архангельска через пролив океана на 13 кораблях под горою Рислуды, а на малых судах пристал к Вар дегоре; корабли изволил отпустить в Архангельск. От пристани царь шел в Нюхчу и изволил посетить село; отсюда пошел в Повенец мхами, лесами и болотами 160 вер., по которым были деланы мосты Соловецкого монастыря крестьянами. По этой дороге людьми протащены две яхты до Повенца, от которого его величество озером Онегою на судах поплыл в пределы Великого Новгорода и пришел к городу Орешку, что ныне именуется Шлиссельбург».

А вот что рассказывает о тех же событиях народное предание.

— Были на нашу сторонку многие Божеские попущения и разные беды: приходили к нам грабить скот, воровать девок и маленьких ребятенков паны. Всякий панок, у которого были рабы свои, крестьяне бы — по-нашему, волен был творить всякий разбой и грабительство. Эдакий-то один пришел и к нашему селению в старые времена. Тоже богатый был панок и силу большую имел: много народу водил за собой (а сказывал мне все это старик дедушка, а дедушке-то другой сказывал, а этому-то другому было восемь десятков лет: тот дело это сам видел). Грабил этот панок все деревушки поблизости: надумал сотворить тоже и с нашим селом и силу распределил, и спать лег. Поутру проснулся,диво видит: бьют его воины всяк своего брата. Бьют они и рубятся и на смерть друг друга кладут: потемнились люди неведомой силой и помотались все в озеро, которое и прозвали с той поры «святым»; и гору подле тоже «святой» прозвали, затем, что спасение свое тут село наше получило.

Увидел панок народу побитие и, не ведаючи причины тому, взмолился Богу со слезами и крепким покаянием, и таким обещанием: «Помилуешь меня, Господи — веру православную приму и разбойничать и убивать крещеные души во веки не буду!» Господь устроил по его желанию: простил спокаявшегося, дал ему жизнь и силу. Пришел панок этот в село наше, от священника православного благословение и крещение принял и стал простым крестьянином: стал землю пахать, на промысла в море ездить, скоро научился с волной правиться и стал распрехорошим кормщиком — всем, слышь, на зависть.

Вот и идет, слушай, царский указ в Архангельский город: будет-де царь скоро — приготовьтесь. Едет-де он морем, так шестнадцать человек ему лочиев (лоцманов)