чем разговорчивые. Правда, что эти редко ходят, чаще ездят на лошадях, хотя и немного выгадывают на тряских и уродливых повенецких дорогах. Большая же часть странников приходит в Суму пешком и почти на 3/4 состоит из женщин, пугливых, охающих, почти всегда творящих изустную молитву, большей частью старух. В толпах этих не редкость те полунагие, молчаливые, вытянувшиеся в высокий, болезненный рост дурачки-блаженники, к которым питает особенное сочувствие весь православный люд русской земли.

Вся толпа богомольцев на пути по посаду Суме творит крестные поклоны перед всяким спопутным крестом, которых так много стоит на перекрестках и перепутьях селения (больше, чем во всех других поморских селениях), и, наконец, садится на ладьи. Паруса еще валяются по палубе, пассажиры собрались уже все.

Судно готово к отправлению, ждут только исправления старинного обычая.

Один из работников обращается к хозяину ладьи:

— Хозяин, благослови путь!

— Святые отцы благословляют, — отвечает хозяин.

— Праведные Бога молят, — прибавляет к этому другой работник, обыкновенно, кормщик.

Все вслед за этим молятся в сторону, обращенную к Соловецкому монастырю. Потом вытаскивается якорь и судно, сделавши поворот по солнцу, отправляется в путь, полусуточный даже при посредственном, умеренном поветерье.

Жители посада Сумы твердо стоят в православии, несмотря на то, что ближняя Сорока и все деревни по направлению к Кеми, самая Кемь и деревни по Карельскому берегу почти все и давно уже держатся раскола. Правда, что и в Суму прокралось старообрядство, но крепится преимущественно между женским населением посада. Между мужчинами мало раскольников и по мере приближения к городу Онеге число старообрядцев постепенно уменьшается и нет уже их в последнем городе и по всем берегам Онежскому и Летнему, и мало их по Двине.

Раскол в Сумском посаде получил начало в 30-х годах нынешнего столетия от родственной связи одного из сумских семейств с раскольничьим семейством деревни Сороки. Сильное влияние богатого сумского семейства на бедный класс жителей посада послужило первым основанием для распространения старообрядских понятий и убеждений. Вскоре после того в деревушку Пертозеро (за 15 верст от посада) приехала на жительство вдова прапорщика Анна Карташева с сыном и дочерью, из С.-Петербурга. Карташева была закоренелая раскольница, и мало-помалу тотчас же по прибытии на новое место она под строгим видом благочестия и в духе подвижничества стала собирать около себя раскольничью пустыню и вскоре успела образовать таким образом до десяти келий. Под именем матушки-наставницы о душевном спасении, Карташева в зимнее время выезжала для проповедания гонимой веры в деревни Шижню, Сороку, чаще всего в ближайший Сумский посад. Успевши возбудить к себе общее доверие старческим видом, степенным и внушающим уважение, необыкновенно правильными чертами лица, осмысленными добрыми, голубыми глазами, Карташева действовала на женщин и даже мужчин необыкновенной начитанностью. Знавшие ее уверяют, что старица в догматах веры была до того убедительна, что возражать ей было трудно, а спорить невозможно. Такими убеждениями и личным примером строгой, безукоризненной жизни Карташева успела подействовать на многих из сумлянок, каковых немедленно же по изъявлении ими согласия перекрещивала (она была филипповского толка, не признающего других расколов и называющего своих адептов христианами и староверами, а всех православных — никоновцами, никовшиной, щепотниками). Карташева умерла на шестидесятом году в Пертозере, завещавши дело своей родной дочери Анфисе. Эта сумела также твердо и при той же всеобщей любви народа идти по стопам матери. Доказательством тому, насколько Анфиса возобладала народным доверием, может служить ответ одного из раскольников сумскому священнику.

— Що тобе, бацько, со мной толковать: я целовек темный, ницего не знаю. Спрашивай матушку Анфису, она про ефто знает и тобе скажет. Куды хошь со мной, хошь в турму сади, а уж от веры матушки Анфисы я не отопрусь.

В том же крепком убеждении, что «что котора вера гонима, та и права», стоят до сих пор и сумские раскольники, как и все другие на всем пространстве русского царства.

В 1849 году раскольничий Пертозерский скит был уничтожен, обитатели его выселены на места прежнего их жительства, скиты срыты и сравнены с землей, но дело Анфисы и ее матери до сих еще пор продолжается (женщины придерживаются старой веры, почти все без исключения, а мужчины почти на 73 всего посадского населения). Зимой, при проезде крестьян Олонецкой губернии и других мест мимо Сумского острога в деревню Шижню и Сороку за сельдями и сухой треской старообрядцы стараются внушать им в вечерних беседах, на ночлеге истины исповедуемых ими догматов. Домохозяин, если грамотен и особенно по вере (т. е. старообрядец), старается заводить разговор о вере, а во время ужина или обеда прочесть им что-либо из старинных книг. Книги эти они тщательно прячут от опасного глаза и в таком количестве, как бы и в каком-либо раскольничьем ските.

Все остальные сведения, сообщенные мне в посаде Суме: что и здесь точно так же строят крупные морские суда; что отсюда, наравне с кемскими, ходили когда-то на Шпицберген; ходят изредка на Новую Землю; что лет 40 пролегал туда путь и что первым возобновил его здешний мещанин Еремин, лет тому 30 назад. Большей частью и почти поголовно сумляне ходят для тресковых промыслов на Мурман, но здесь блюдется обычай давать деньги вперед за весь покрут только сильно нуждающемуся работнику, а залишек вследствие удачных промыслов уже после, зимой. Тот год (1856) был гибелен для мурманских промышленников по сильному развитию там цинги: многие из них, заболевши, до конца промыслов возвращались домой и здесь обыкновенно поправлялись при помощи моченой морошки и деятельной жизни при постоянном движении. Рассказывают, что во время посещения англо-французским флотом Белого моря промыслы были кинуты на берегу, а сами хозяева с деньгами пробирались уже горой, т. е. берегом, через Лапландскую тундру, пешком и на оленях. Некоторые хозяева пускали на риск свои шхуны в Норвегию мимо Сосновца (станции наших недавних врагов), но старались пробираться ночью, держась поговорки: «Путь-дорога честна не сном, а заботой». В старину, рассказывали старожилы, на берега моря за морскими зверями выходили жители дальней Новгородской губернии, но это уже лет 100 оставлено ими.

На Мурман сумляне выходят лет также 100 назад и больше (с Норвегией ведут торг не дальше 50 лет). Промышляют сумляне по тем же правилам и при тех приемах и условиях, как и все другие поморы, обыкновенно в трех становищах: Гаврилове, Тириберихе и в Вайдогубе. Отправляются они туда также в начале марта, прямо на Колу. Из Сумы до Кандалакши едут на лошадях, а от Кандалакши до Колы на оленях. Весь путь