Шрифт:
Закладка:
И еще одно бесконечно жалко – зачем он себя так связал (хочется сказать – «повязал») этой бесконечной, громоздкой, не столь уже необходимой человечеству работой, где, в сущности, так мало нового сказано? И это – при том, что существует «Клим Самгин» (ненавистного Горького) и «Тихий Дон» (который так хочется отделить от ненавистного Шолохова), что, наконец, сам он имел счастье воевать артиллерийским капитаном чуть не всю эту войну. Такое впечатление, что испугался, уклонился, дезертировал.
Что ж… Как сам же он сказал в предисловии к «Августу», так и я осмеливаюсь повторить: «Стало быть, мне поднимать…»
Очень хочется повидать вас и выслушать все до единого «частные замечания». Ведь текст – не окончательный, и многое я выпустил для журнального варианта. Например, что Гудериан в том егерском батальоне был еще «фекрихом»[545] (что-то вроде нашего юнкера), что там хранились его винтовка и пилотка, и на поверках фельдфебель ежевечерне выкликал: «Гудериан Гейнц!», а правофланговый ответствовал: «Отсутствует по уважительной причине – командует нашей 2-й танковой армией»[546]. Может быть, от этого стало непонятнее, почему солдаты с ним – «на ты». Ну, и еще Катынь осталась за бортом – ведь это он ее брал, и за нее ожидал петли в нюрнбергской тюрьме. Покуда это как-то не привязалось, но, надеюсь, со временем привяжется – к орловской тюрьме с ее трупами[547].
Не хочется на трупах обрывать, хочется – во здравие! Сейчас мы в Мюнхен рванем, исполнилось 10 лет «Верному Руслану», и «Свобода»[548] хочет повторить передачи, но с привлечением автора[549]. Это денька на три-четыре, а после уж к вам.
Спасибо огромное за письмо! Крепко обнимаем, целуем, желаем лишь одного, банального – здоровья.
Илья Серман – Георгию Владимову
10.09.88. Нью-Йорк
Дорогой Георгий Николаевич!
Здесь, на даче под Нью-Йорком, мне удалось прочесть отрывок Вашего романа в «Континенте» № 56[550]. Скажу прямо, ничего подобного об этой войне я не читал даже у Гроссмана. Ощущение необыкновенной убедительности и правды всего, Вами увиденного сквозь полустолетие, удивляет и завораживает. И сразу складывается впечатление, что иначе это, о чем Вы писали, происходить не могло.
Вам удалось посмотреть на войну с некоей общей, а не только русско-советской точки зрения, и это дало Вам как писателю огромные возможности видеть во все стороны света[551].
Я в свое время читал у Вас о Гудериане и поразился силе и правдивости этого эпизода.
Надеюсь, Вам работается, несмотря ни на что! Мы будем здесь до 15 октября, а потом в Иерусалим.
Желаю Вам и Вашей жене всего хорошего!
С искренним уважением,
Андрей Немзер – Георгию Владимову
7 июня 1994
Многоуважаемый Георгий Николаевич!
Сегодня, после огорчительной задержки, пришел ко мне пятый номер «Знамени» с окончанием Вашего романа. А послезавтра в Германию есть оказия, поэтому пишу сразу по первопрочтении. Уже первая часть меня ошеломила. То есть я никогда не сомневался в том, что книга получится, но такого все же не предполагал. Было ощущение чуда. Настоящего и неповторимого. Как в детстве-отрочестве, когда читаешь впервые «Капитанскую дочку», или «Три мушкетера», или «Хаджи-Мурата», или «Принца и нищего». Поразительная убедительность. Разом чувствуешь: все так и было и – это не менее важно – только так про это можно рассказывать. Есть банальное речение про наилучшие слова в наилучшем порядке. Обычно их поминают в разговоре о стихах. У меня они вызывали профессиональную иронию. Видимо, и дальше вызывать будут. Но, читая, я был буквально обречен на такое восприятие: лучшие слова в лучшем порядке.
Вы и без меня знаете, как неожиданно взрываются у Вас финальные эпизоды, как все переворачивается, оставаясь на местах. Но все-таки не могу обойти чисто сюжетной энергии, того потрясения, которое испытываешь, добираясь до Поклонной горы и разворота на 180 градусов. Оценишь тут переименованное издательство «Правда»[552], прометелившее номер почти месяц. Теперь (исключая случаи раритетные) уже никто не будет читать «Генерала и его армию» так, как читали его подписчики. Лакуна между частями, тяжесть ожидания, невероятные предположения, оплакивания Кобрисова. Читая подряд, не успеешь притормозить, соскучиться, накрутить своего. Это удовольствие пополам с мучением только для нас. Кстати, сразу после выхода 4-го номера я попросил у Чупринина верстку: НЕ НАШЛОСЬ. Все разобрали, так что, скорее всего, рецензии не задержатся. Я тоже намерен писать – должность такая[553]. Постараюсь что-нибудь понять и как-то объяснить. Хотя страшно. Рецензию пришлю, если обнаружу оказию, а пока просто восхищаюсь и поздравляю Вас, как могу, изо всех сил.
Я совсем неплохо (даже хорошо) отношусь к сегодняшней российской прозе (от поэзии и критики скучно), но все равно то, что Вы написали, вызывает какие-то особенные чувства. Случилось что-то большое и прекрасное. Кстати, показательный пример. Один из моих ближайших друзей, очень хороший историк литературы и просто замечательный человек, постоянно измывается надо мной – за мою приверженность к новейшей словесности, что, по его мнению, мертва безнадежно. Измываться-то измывается, но (в отличие от других-многих) журналы читает. После первой части «Генерала и его армии» он сбавил тон и честно признал: да, прекрасно. Правда, тут же оговорился: общий взгляд остается неизменным, словесности нет, а есть Владимов (как прежде не отрицал он величия Солженицына). А я думаю, что если «Генерал и его армия» появились, то все будет хорошо. Что-то значит эта книга не только для ее автора и читателей, но и для общего контекста, все-таки она (кроме прочего) и свидетельство неистребимости русской литературы.
Простите сумбур и патетику, но впечатления слишком сильны. Большое Вам спасибо. Желаю всего самого доброго Вам и Вашим близким. Надеюсь («Знамя» гордо анонсирует) прочесть повесть.
До свидания. С уважением,
Георгий Владимов – Андрею Немзеру
25 ноября 1994
Дорогой Андрей Немзер
(по-прежнему не знаю Вашего отчества),
Своевременно или несколько позже, но дошли до меня и Ваше письмо июньское, и статья в «Сегодня», и даже прислали текст Вашего
