Через день к Волку приходил его побратим, по прозванию «Кобель», из Милеваца. Настоящее его имя было Яков Прнят, но никто иначе, как Кобель, его не величал. Это был высокий, чуть согнувшийся, но еще крепкий и подвижной старик с веселыми и лукавыми белесыми глазами. Волк и Кобель с юности были друзьями и товарищами по всем «разбоям» и «непотребствам», согласно определению святых отцов. Не успел Волк выйти из тюрьмы, как в нее на восемь лет за поджог угодил Кобель, потом друзья поссорились и совсем разошлись, но, когда Волку «бог подсек жилы», Кобель не оставил побратима в беде: стал навещать его и приносить еду.

Не тратя лишних слов, Волк отсчитывал Кобелю деньги, говорил, что купить, и тот пускался в дорогу. Вернувшись из города, Кобель вынимал из торбы мясо, рис, хлеб и прочее, называя цены, и между ними происходил примерно такой диалог:

— Скажи правду, старый ворюга, сколько украл?

— Пора бы тебе, Юрага, перестать грешить!

— Ну, говори, сколько?

— Красть не крал, а просто взял пять карантанов на табак.

— Пять! Ну-ка, послушай! За окорок, говоришь, восемнадцать карантанов, а дал ты за него самое большое четырнадцать; на рисе наверняка украл два, не так, что ли?.. Вонючая ворона, все равно подохнешь с голоду.

Кобель отзывался такой же любезностью:

— Убей меня бог, и поделом тебе, если сгниешь заживо! Уж как ты меня не обзываешь: ворюга, ворона и дохлятина, зато ты у меня ангел!

Кобель разжигал огонь, убирал комнату, приносил воду и принимался жарить и варить. Все это время они препирались и бранились. Потом молча обедали, обычно на скамейке перед домом под нетерпеливые взгляды Кнеза. Накормив и его, побратимы брались за вино, и только тогда завязывалась беседа, — вспоминали прежние проделки и приключения, а иногда Кобель делился городскими новостями. От него первого Волк узнал о помолвке Мийо Лопушины.

— Слыхал, что Лопушина женит своего старшего сына?

— На ком? — сухо спросил Волк.

— Невеста из семьи твоих добрых приятелей: Бикановичей, из Билицы.

— Которого Бикановича?

— Яковины, он тебя хорошо помнит! Диву даюсь, что не позвал тебя на свадьбу!

И оба захохотали; однажды Волк избил этого Яковину Бикановича. Затем Волк продолжил:

— Девчонка-то черна, как черт, поэтому ее в насмешку и прозвали Белянкой! Ее бы и не взял никто ни в Билицах, ни здесь, в Затрнцах, не будь этого осла Мийо! Что ж, в конце концов пусть улучшается порода! До сих пор всякие Лопушины случались, пускай народятся еще черные да пегие…

Как-то зашел разговор о болезни Волка.

— Вот дьявол, надо же было ему начать с ног! — сказал Волк.

Кобель, разжалобившись, поправил друга:

— Не надо так, брат Юрага, все от бога!

— Нет, не все! Он власть с дьяволом поделил. Сейчас, конечно, уже все равно, но почему с ног?

— Думаешь, лучше, если бы ударило в голову? Тогда, пожалуй, без начала пришел бы конец! Или жалеешь, что у тебя разум не помутился? Вот был бы хорош! Как стал бы разговаривать со мной?

— Вот так, — подхватил, осклабясь, Волк. — Блеял бы, как баран! Вот так, слушай! Ты приходишь, а я: «Бе-е, бе-е-е!» Отзывайся!

Кобель заблеял, и друзья надрывались от хохота. Насмеявшись досыта, Волк уже серьезно спросил:

— Как думаешь, Кобелище, долго ли я еще протяну?

— А почему бы нет, сердце-то у тебя здоровое. Как у ягненка. И ты не старый. На два года старше меня, значит, семьдесят третий год пошел. Ерунда! Еще десять лет проживешь, бог же тебя не оставил без мяса да вина.

Кобель тоже сетовал на свою судьбу. Обеднел, остался бобылем, в селе его ненавидят. Волк утешал друга: «Зато ты здоров, как бык, и наконец, если станет невмоготу, ухлопаешь кого-нибудь — в тюрьме будешь есть хлеб до самой смерти!»

Кнез всегда внимательно следил за разговором двух побратимов и в зависимости от настроения собеседников то разевал пасть, словно улыбался, то угрожающе рычал. Было ему восемь лет, но держался он бодро, хотя от полного безделья стал в последнее время толстеть. Побратимы часто обращались к нему. Кроме обычного приказа: «Возьми!» — пес понимал многое из того, что ему говорили и что от него требовали.

К заходу солнца, когда побратимы обычно напивались вдребезги, начиналась пальба. Кобель ставил у каменной ограды мишень. Первым стрелял Волк, за ним Кобель. Тянулось это порой довольно долго. Когда изредка Кобель оставался ночевать, Лопушиновы тотчас догадывались об этом по шуму, который не утихал далеко за полночь. Впрочем, и в тех случаях, когда Волк бывал в доме один, оттуда неслись какие-то завывания. Тогда каждый из Лопушиновых, крестясь, препоручал себя святому Антуну, заступнику праведных душ от бесовского наваждения!

Зародившаяся в Затрнцах молва о побратимах, переходя из уст в уста, все более приукрашивалась и, докатившись до боснийской границы, превратилась в целую легенду. Рассказывали вот что: «В Затрнцах живет некий человек по прозванию Волк, продавший себя еще в молодости дьяволу. Была у него жена и девятеро детей; жена, сказывают, была богомольная, потому и детей воспитывала в страхе божьем, и все они неустанно молились о том, чтобы исторгнуть Волка из рук дьявола и наставить на путь истинный. Но Волк к богу не обратился, потому что дьявол пообещал ему долгую жизнь, богатство и веселый нрав.

Тогда бог забрал к себе его жену и девятерых детей, одного за другим. А сатана явился к Волку и сказал: «Ну, побратим, отныне мы с тобою настоящие братья! Ты продал мне душу, но не скрепил договор печатью, если хочешь еще жить, настало время это сделать! Ибо следует тебе знать, что кончился срок дарованной тебе богом жизни, я могу ее продлить, но с одним уговором, что отниму у тебя ноги, потому что здоровые ноги