представил резолюцию из четырех пунктов, в которой обращалось внимание на большую свободу, предоставленную австрийскому правительству новым Соглашением о контроле; на присутствие в западных зонах Австрии 437 000 перемещенных лиц, чья оппозиция союзникам в военное время якобы представляла угрозу как для внутренней безопасности Австрии, так и для «соседних демократических государств»; на вытекающую из этого необходимость их эвакуации как предварительного условия восстановления независимости Австрии; и (еще раз) на необходимость заключения пяти других договоров до того, как делегатам предоставят полномочия на подготовку австрийского договора. Очевидные возражения против этого заявления, выдвинутые другими делегатами, были парированы Молотовым новой порцией аргументов, основанных на якобы сохраняющемся в Австрии нацизме и сотрудничестве с Германией. Было очевидно, что дальнейшего прогресса достичь не удастся.

Между тем, однако, произошло еще одно важное событие. В июне было достигнуто соглашение о том, что мирные договоры с Венгрией и Румынией должны привести к размещению там советских войск на линиях коммуникаций до вывода советских войск из Австрии.

Таким образом, к концу парижских заседаний советские представители добились важных для себя успехов. Во-первых, они побудили делегации Соединенных Штатов и Великобритании раскрыть характер условий, на которых они предполагали заключить австрийский договор. Во-вторых, им была представлена твердая правовая основа для сохранения советских войск в Юго-Восточной Европе до тех пор, пока они не покинут Австрию. И mutatis mutandis западные союзники создали русским дополнительный мотив для нежелания последних уходить из Австрии.

На следующей встрече министров иностранных дел, которая состоялась в Нью-Йорке в декабре 1946 года, попытки добиться рассмотрения австрийского договора вновь оказались безуспешными. Тем не менее, поскольку тем временем были завершены договоры с Италией и странами-сателлитами, Молотов, наконец, согласился на включение австрийского, а также германского договоров в повестку дня следующего заседания Совета, которое должно было состояться в марте 1947 года.

Дальнейшие переговоры по данному договору рассмотрены в последующих томах серии Survey («Обзор»). Обсуждение договора с Австрией проходило на другом уровне, нежели прения в Союзной комиссии, и в некотором смысле не может рассматриваться в строгих рамках ее круга полномочий. Тем не менее в различных управлениях, в частности в Отделе репараций, часто обсуждались вопросы, которые непосредственно касались условий договора. Национальные делегаты часто обращались в соответствующий отдел за информацией, касающейся переговоров. Наконец, само существование Комиссии, очевидно, зависело от успеха или неудачи переговоров по договору, и по этой причине их ход и перспективы оказывали определенное влияние на темп и общую атмосферу работы Комиссии.

Следует упомянуть еще об одном событии, которое, хотя юридически и не связано с австрийским договором, тем не менее имеет важное значение для послевоенных отношений Австрии. Это было двустороннее соглашение, достигнутое 5 сентября 1946 года между Австрией и Италией в отношении немецкоязычного населения Южного Тироля. Однако данный вопрос также не входил в сферу ответственности Союзной комиссии и не будет рассматриваться здесь подробно.

Заключение

Не будет преувеличением сказать, что в целом летом 1945 года западные союзники вступили в Вену, охваченные радужным предвкушением. Во время войны они испытывали немало проблем, но это ни в коем случае не были исключительно проблемы между Востоком и Западом, и они не помешали нанести сокрушительное поражение Гитлеру. Кроме того, победители уже заложили фундамент новой международной организации, которая, как все надеялись, поставит мир на «широкие просторы» совместного процветания, о чем говорил Черчилль.

Ведущие западные чиновники Комиссии хорошо осознавали трудности, с которыми пришлось столкнуться при согласовании с русскими основ работы Комиссии, особенно в Вене, и некоторые из них, возможно лучше других осведомленные о практическом значении марксистской диалектики, с самого начала скептически оценивали перспективы успеха. Те члены Британского элемента, которые присутствовали при вступлении англичан в Грац после его трехмесячной оккупации русскими, не питали особых иллюзий относительно того, что можно ожидать от некоторых советских солдат: костры, разведенные прямо на коврах, кучи грязи, рассказы местных жителей об изнасилованиях и грабежах – все это не настраивало на позитивный лад. Тем не менее отношения на официальном уровне были весьма теплыми, и в целом можно было надеяться, что, несмотря на очевидные различия в характере, культуре и политических убеждениях, западные союзники смогут сотрудничать с русскими в мирное время также, как это было в целом возможно во время войны. Западные союзники Советского Союза все еще испытывали доброжелательность по отношению к русскому народу – доброжелательность, которой в равной степени способствовали уважение к его мужественному сопротивлению немцам, многочисленные переиздания «Войны и мира» и благоприятные отзывы западных государственных деятелей о Советском Союзе в военное время. Поэтому многие члены западных элементов Комиссии с нетерпением ждали начала своей работы в Вене не только как возможности для позитивной реконструкции – чему все были вдвойне рады после нескольких лет войны, – но и из-за возможностей, которые она предоставит для встреч и бесед с их русскими союзниками, обмена любезностями и выяснения их взглядов на жизнь в целом. Кроме того, Вена являлась одной из великих столиц Европы, городом больших культурно-исторических традиций, которые не смогли разрушить даже нацизм и шесть лет войны. Сами австрийцы, и венцы в частности, были известны как веселый и дружелюбный народ, помочь которому вернуться к нормальной жизни было задачей важной и приятной. Наконец, сама Вена – это ворота в другие страны и столицы, представляющие почти такой же или даже больший исторический интерес, которые в течение шести или семи лет были скрыты за барьерами войны; в скором времени можно было совершить путешествие в Прагу или Будапешт и даже дальше – в Бухарест, Софию или Варшаву.

В течение некоторого – весьма короткого – времени такие ожидания казались вполне осуществимыми. Поначалу можно было не обращать внимания на бесчисленные вздохи облегчения со стороны венцев по поводу прихода западных союзников, приписывая многие из таких проявлений слишком сильными впечатлениями от нацизма, а на остальные отвечать заверениями в том, что перегибы и бесчинства со стороны русских ожидались лишь тогда, когда солдаты из грубой азиатской страны наконец поняли, что заканчивается одна из самых ожесточенных военных кампаний. Если иногда в сумерках длинные колонны советской военной техники, громыхающие повозки, запряженные лохматыми лошадками, а почти в каждой – молчаливый возница монголоидной внешности, – и вызывали тревожное осознание какого-то чуждого мира, сами оригиналы таких историй чаще всего выглядели вполне нормальными – сотни круглолицых и загорелых крестьян в мешковатой и пыльной форме, которые непринужденно болтали и смеялись, прогуливаясь по маленькому зоопарку в Хитцинге, плясали под аккордеон на лужайках в парке Шёнбрунн, и, сидя на корточках,