С учетом падения цен на нефть с середины 1980-х по конец 1990-х годов и коренных экономических и социальных болезней социалистической системы, скорее всего, наиболее успешный вариант реформирования действительно позволил бы СССР достичь уровня страны «рыночного социализма». Было бы лучше с продуктами (в значительной степени импортными), потребительскими товарами (в основном продукцией предприятий отечественного ВПК и китайским ширпотребом), услугами, но по-прежнему в целом — бедно. Также вряд ли за счет аккуратных эволюционных реформ удалось бы победить технологическую отсталость некоторых отраслей и производств, непрофессионализм работников и устаревшие формы организации труда и быта. А вот высокие заработки тех, кто сообразил, как сделать деньги в новых условиях, и неизбежная коррупция части чиновничества создавали бы потенциал для массовых социальных протестов. В общем и целом описанная в этом параграфе идеальная ситуация была бы похожа на что-то среднее между постсоветскими транзитами (1991–2021) экономики и политических систем Беларуси или Казахстана, наиболее советских по стилю жизни и системе управления государств на обломках бывшего СССР.

СУММИРУЯ СКАЗАННОЕ В 6-Й ЧАСТИ: РЕЗУЛЬТАТЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ ГОРБАЧЕВА

Горбачев и Рыжков, придя к политической власти в стране, обладали достаточной информацией о состоянии дел в экономике. Она действительно была в неважном, но не критическом состоянии. Бюджет страдал от излишних расходов и совокупности факторов (падение добычи и мировых цен на нефть), вызванных выросшей зависимостью СССР от продажи углеводородов на мировом рынке, однако в целом экономика стремилась к некоторому, пока незначительному сокращению (на 1–2 % по разным параметрам)[1349]. Можно было бы начать аккуратные преобразования, основанные на результатах экспериментирования, благо последние были спланированы и начаты еще в 1983–1984 годах. Однако правящее трио Горбачев — Рыжков — Лигачев решили сразу реализовать «жажду реформ», которая на самом деле в основном была формой лоббирования интересов отдельных групп менеджеров некоторых отраслей. Горбачев лоббировал интересы аграрных руководителей нижнего звена, Рыжков — директоров машиностроительных предприятий (нуждающихся в том числе в качественном металле), Лигачев видел себя лоббистом интересов семей, ставших жертвами алкозависимости, а позже активно включился в поддержку аграриев. И все вместе они считали необходимым продолжать активно финансировать ВПК, особенно его перспективные, наукоемкие отрасли.

В целом представленная ими амбициозная программа, в рамках которой, по словам председателя Госплана СССР Николая Байбакова, предполагалось за 15 лет поднять производительность труда в 2–3 раза, жизненный уровень и национальное богатство страны в 2 раза и развить производственный потенциал, равный тому, что был построен за предыдущие 68 лет существования страны[1350], была очевидным образом «политическими лозунгами», а не реальной экономической стратегией. Хотя по цифрам она сильно напоминала сумму экономических достижений предыдущих 25 лет[1351] или период 1950-х годов, когда подобные планы было реально осуществить.

Все это происходило без оглядки на общее состояние бюджета, однако с отчетливо выраженной ненавистью недавних провинциальных начальников к московской министерской бюрократии. Ее преобразование в интересах региональных администраторов (многие из которых были стремительно инкорпорированы на посты во втором-третьем эшелоне бюрократии) стало второй основной задачей триумвирата. При этом трио не задумывалось, что буквально пилит сук, на котором сидит в качестве руководителей страны, а попытки указать на это воспринимало как бунт «противников перестройки». Стремительное разрушение бюджета и системы снабжения населения продовольствием и промышленными товарами, разгон в короткий период инфляции, товарный голод и массовое недовольство населения «перестройкой» были логичным результатом подобной политики. Предпринимавшиеся с 1989 года попытки что-то отыграть назад, сократить (несколько) отдельные статьи расходов, поднять цены уже не имели принципиального значения да и носили излишне непоследовательный и фрагментарный характер. Предложения перехода к рыночной экономике, в том числе в аграрной сфере, открыто звучавшие от экспертного корпуса уже в конце 1986 года, тоже не встречали поддержки[1352].

Пожалуй, ключевым событием тут стала сознательная и добровольная утрата «центром» контроля как за деятельностью руководителей предприятий, так и за многими регионами СССР. Ведущие члены горбачевского Политбюро имели каждый свое видение реформ. Однако они сходились в одном — в сокращении роли «центра», то есть союзного правительства, и передачи максимум прав и возможностей нижнему руководящему звену, то есть директорам, легитимность которых должна быть подтверждена их выбором трудовым коллективом. Аналогичным образом они надеялись, что местные власти, легитимность которых должна быть подтверждена свободными выборами, более эффективно возьмут на себя развитие экономики, как это было в период совнархозов.

Например, уже в конце 1985 года произошла реорганизация агропромышленного комплекса СССР с ликвидацией семи союзных министерств и передачей их функций в республики при сохранении координационного центра — Госагропрома СССР (и сокращении штата союзных чиновников примерно втрое)[1353]. В аппарате ЦК КПСС в 1988 году, как говорилось выше, были ликвидированы большинство «отраслевых» отделов с сопутствующим сокращением штатов. Закон о предприятии лишил государство реального контроля за основной стратой субъектов советской экономики. Создание системы спецбанков и передача им филиальной сети Госбанка СССР привели к утрате контроля за государственными средствами, направляемыми предприятиям и сельскому хозяйству, а возникший в процессе становления банков паралич платежей привел к нарастанию паралича в экономике. И, наконец, в 1990 году во многих республиках и регионах СССР прошли свободные выборы местной власти. Это, собственно, и поставило крест на системе «советской власти» и возможностях КПСС, правительства и президента СССР реально влиять на ситуацию. Если до марта 1990 года речь шла о добровольной передаче полномочий (которые было возможно вернуть назад законодательным путем), то после победы на республиканских и местных выборах во многих регионах политических оппонентов союзного центра и КПСС это уже было невозможно реализовать практически без введения военного положения и прочих чрезвычайных мер[1354].

Каким образом при этом должен был поддерживаться макроэкономический баланс, собираться налоги, сводиться бюджет (в условиях постоянных внеплановых и крупных расходов или крупных сокращений доходной базы в силу политических и экономических реалий), оставалось открытым вопросом.

Причины именно такого хода реформ носили, разумеется, субъективный характер. Как показано выше, разработка нового варианта реформ, компенсирующих «косыгинские», заняла очень много времени, фактически десять лет. В результате был сформирован длинный список пожеланий. Пока он шлифовался небольшими группами экспертов, в нем присутствовал разумный баланс между доходными и расходными мероприятиями. Когда список уточняли Андропов или тандем Тихонов — Горбачев, в нем тоже присутствовала определенная логика, хотя на первый план уже выходили административные меры и скороспелые эксперименты вместо болезненных сокращений расходов. Экономический план Черненко 1984 года, созданный под значительным влиянием Горбачева и Рыжкова, уже не выглядел реалистичным, поскольку обещал дополнительные инвестиции слишком многим отраслям сразу, но не