был радикальным, поскольку сдерживался консерваторами в отношении повышения зарплат и «экспериментов». Но когда у Горбачева фактически не осталось противовеса — все пошло вразнос.

Михаил Шкабардня, управляющий делами Совета (и Кабинета) министров СССР в ранге члена Президиума Совета и Кабинета министров (1989–1991), пишет:

Разорительная для страны схема управления государством в период перестройки формировалась на самом главном и самом сильном аргументе Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева: «Я убежден». Эти слова воздействовали на наших граждан более завораживающе, чем сеансы известных экстрасенсов Чумака и Кашпировского. Оказалось, что этих двух слов достаточно для принятия любых, в том числе нелепых, решений на самых высоких партийных и государственных уровнях. Именно эти слова были в основе постановления по антиалкогольной кампании, принесшей миллиардные убытки. Таким же порядком принималось заведомо нереальное решение по предоставлению каждой семье отдельной квартиры к 2000 году, дискредитировавшее в глазах людей партийный аппарат и правительство. Не менее скоропалительно и с той же аргументацией принималось решение по конверсии оборонных предприятий. И — как следствие — обнищание народа и развал Советского Союза[1355].

И лишь «третьим пакетом» (с 1987 года) шли реальные либеральные экономические реформы (законы о кооперации, о личных подсобных хозяйствах, о «комсомольской экономике» НТТМ, частных банках). Они должны были дополнить основные преобразования, но стали в результате главными позитивными итогами экономической политики Горбачева.

Основной ошибкой прогрессивного генсека и его соратников стала неожиданная для достаточно опытных политиков вера в то, что локальные менеджеры (директора заводов и совхозов, председатели колхозов, руководство республиканского и регионального уровня), получив больше свободы, поведут себя согласно дискурсу прогрессистской советской прессы 1960–1970-х годов, то есть начнут эффективно работать, вводить новые технологии, производить нужную потребителям продукцию, повышать зарплаты ценным сотрудникам и увольнять ненужных, жестко контролировать расход имеющихся ресурсов (дабы лучше производить и получать прибыль), интересоваться публикациями центральной прессы и новыми миролюбивыми инициативами Генерального секретаря[1356].

В планы организаторов реформ, вероятно, не входило то, что региональные чиновники забудут о любых обязательствах перед центром, как только от них уберут палку-погонялку «планового задания» от Госплана, зоркое око куратора из ЦК КПСС и карающий меч КГБ. Что директора предприятий, получив свободу действий, начнут заботиться прежде всего о себе, своей семье и своем ближайшем окружении, помогающем разворовывать государственные активы. Что они будут стремиться как можно дешевле получить дополнительные государственные ресурсы (капитальные вложения, новое оборудование, материалы, энергию) и поменьше отдать государству по фиксированным обязательствам. И что «трудовые коллективы», на которые так надеялись и Андропов, и Косолапов, и Горбачев, получив (временно) свободу выбирать себе директоров, начнут выбирать не профессионалов, а удачливых демагогов, которые пообещают им зарплату повыше и условия труда покомфортней, а потом продадут оптом тем, кто сможет заплатить за предприятие очень и очень скромную по мировым и рыночным ценам сумму — в карман «народному директору».

Желающих предупредить об этом было немало — вспомним фильм «От зарплаты до зарплаты», с которого мы начали эту часть книги. Однако имеющаяся у недавних провинциалов, внезапно получивших «самые главные рычаги» в государстве, жажда реванша над «московской бюрократией», их самомнение и гордыня не позволили им прислушаться к разумным советам экспертов и политиков с другим мнением.

ВЫВОДЫ

Больше всего обидно, что мы уже сколько десятилетий не можем набить магазины от Бреста до Владивостока современным барахлом и едой. Здесь, судя по всему, нужна настоящая смелость, готовность пойти на риск…

(Анатолий Черняев. 24 сентября 1975 года[1357])

Идея умного и опытного работника центрального партийного аппарата Анатолия Черняева о том, что магазины от Бреста до Владивостока можно запросто «набить» «современным барахлом и едой» при «смелом» политическом решении, была весьма распространена в советской политико-экономической элите, особенно среди тех, кто не имел прямого отношения к производству и распределению потребительских товаров и продовольствия. Притом что население ждало решения проблем с обеспечением продовольствием и повышения жизненного уровня, правящие страной инженеры-оборонщики традиционно считали эти темы не слишком «сложными», а значит, и не особо важными на фоне своих приоритетов.

Однако при рассмотрении реалий советской экономической политики становится ясно, что она формировалась как минимум в двух измерениях: государственно-идеологическом и ресурсно-отраслевом.

В государственно-идеологическом измерении речь шла об управленческих методах, законах, реформах и технологиях. В ресурсно-отраслевом — о реальном перераспределении общегосударственного бюджета на нужды отраслей и политических групп (и отдельных личностей), за ними стоящих. В первом случае речь шла о легальной и обсуждаемой публично деятельности, во втором случае — о преимущественно теневом лоббировании, тайных договоренностях и реальной жесткой политике, при которой не только ломались судьбы людей, но и определялись перспективы целых кластеров общественной и экономической жизни. Поэтому выводы из книги нам кажется важным разделить на две эти группы. Они не противоречат друг другу, но нуждаются в отдельном сравнении.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СФЕРЕ

История советской экономической политики в 1965–1989 годах показывает, что весь этот период руководство страны и связанные с ним группы экономистов из высшей бюрократии, академической среды и реального сектора экономики бились над решением одних и тех же задач.

Как перезапустить экономику, повысить ее эффективность, резко модернизировать? Как заполучить или выработать современные конкурентоспособные технологии? Как сочетать между собой налаживание дисциплины и порядка и вместе с тем очевидную необходимость реализации материальных стимулов? Как при этом не выпустить ситуацию из-под контроля, не дать «разбазарить средства» и «нажиться» сверх меры тем, кто будет на практике реализовывать глобальные замыслы? Как повысить цены и эффективно распределить полученные доходы среди нуждающихся социальных групп? Как отбить претензии влиятельных лоббистов, имеющих своих представителей на всех этажах властной иерархии, включая членов Политбюро? Как, наконец, самим членам Политбюро и членам правительства СССР согласовать между собой свои порой весьма расходящиеся представления о нужном и должном?

В этом контексте становится понятно, почему явно назревшие реформы многократно отменялись и перекладывались на будущее. В известной логической загадке хозяину предлагалось перевезти волка, козу и капусту с одного берега реки на другой на лодке, где было место всего для одного дополнительного объекта. Ему также надо было добиться того, чтобы все объекты перемещения в результате этой операции остались целы. Задача разрешалась нетривиальным ходом, связанным с временным возвращением одного из уже перевезенных объектов обратно. Советским руководителям в рамках схожей задачи приходилось оперировать как минимум двумя десятками ключевых инструментов реформирования и определять порядок их использования. При этом большинство из них уже было опробовано ранее, и