реального сопротивления с их стороны не было и по более серьезным поводам, чем отказ в инвестировании или его сокращение.

Станислав Анисимов наиболее подробно раскрывает логику инвестиционной политики горбачевского времени:

Мы понимали, что валютные поступления уменьшаются, и пытались подготовиться к дальнейшему осложнению дел в экономике. <…> Раз нефть приносит мало валютной выручки, мы решили экспортировать продукты ее переработки. Начали строить химические предприятия в России, на Украине и в других республиках[1328].

О том же говорит Вениамин Афонин, возглавлявший Отдел химической промышленности ЦК КПСС в 1983–1988 годах:

Зачем ее продавать? Если б тогда 300 млн [нефти] продавали, вот так жили. Но надо же заводы, свое получать. Потому что 5 тонн нефти — это 2,5 тысячи [долларов], а из нее получается тонна полимера, она стоит 10–15 тыс. долларов. И плюс работают наши люди[1329].

Разумеется, это была логика бывшего директора нефтехимического завода, который не спешил рассказать, какое количество «полимера» продавал СССР (или современная Россия) за рубеж и были ли у него шансы всерьез выйти на этот рынок. Как следует из актуального доклада, эти планы не имели ничего общего с реальностью. Даже спустя почти 30 лет после распада СССР РФ занимает на мировом рынке полимеров примерно 0,5 % от объема, экспортирует относительно небольшие объемы дешевых базовых полимеров в бывшие советские республики и Китай и закупает высококачественные полимеры на мировом рынке[1330].

Валентин Павлов в мемуарах писал о более реалистичных решениях:

В конце восьмидесятых годов, понимая, что нам все же не обойтись без дополнительных «газовых» долларов, мы сделали очень большие сверхплановые вливания в газовую отрасль — несколько миллиардов в твердой валюте[1331],

— и эти расходы действительно окупились в последующий период.

Егор Гайдар в своей работе обнажает масштаб этих инвестиций. На нужды ТЭК в 1986–1990 годах должно было пойти в полтора раза больше средств по сравнению с предыдущей пятилеткой (главным образом для того, чтобы поддержать падающий уровень добычи нефти) и в три раза больше, чем в 1971–1975 годах. Доля ТЭК в общих затратах на капитальное строительство увеличилась с 14 % в девятой пятилетке до 23 % в 12-й[1332].

Действительно, металлургия, нефте- и газодобыча, нефтехимия, энергетика, производство удобрений, лесная и целлюлозно-бумажная отрасли, полиграфическая и пищевая промышленность, производство стройматериалов, железнодорожный транспорт, жилищное строительство и целый ряд других отраслей выжили (и зачастую отлично себя чувствуют) даже в условиях рыночной экономики, и новое оборудование и технологии, инвестированные в них в период перестройки, оказались как минимум не лишними. В тепличных условиях закрытого рынка и многие другие отрасли на новом оборудовании могли бы не только сохраниться, но и поднять производительность, увеличить объемы производства. Однако вскоре после начала программы «Ускорение» стало очевидно, что финансовых резервов Москвы на всю страну не хватает, а прежние обязательства и объективные проблемы в мировой экономике, прежде всего падение цен на основной советский экспортный продукт (нефть к 1990 году упала с 125 до 45 долларов за тонну[1333]), «тянут на дно».

Анисимов ярко рассказывал об этом в интервью:

Мы резко уменьшили импортные закупки. Все, что можно было производить в стране, все, без чего можно было обойтись, закупать перестали. Вопросы замещения импорта ежемесячно рассматривались на самом высоком уровне. <…> Одновременно начали наращивать экспорт того, что пользовалось за рубежом спросом и могло принести валюту: лес, отдельные виды продукции машиностроения, текстиль. Мы, конечно, по качеству тканей не могли соревноваться с итальянцами, но наши льняные ткани с удовольствием покупали в разных странах. Наращивали продажу химической продукции, тех же минеральных удобрений[1334].

Замещение импорта виделось частью стратегии конверсии ВПК, которая планировалась с 1987 года, но реально началась в 1988–1989 годах[1335]. Тогда, в 1987-м, за недееспособностью было ликвидировано Министерство оборудования для легкой и пищевой промышленности, его главки (главные управления) были распределены между оборонными министерствами, а первый замминистра Ершов стал работать в Военно-промышленной комиссии, координируя деятельность предприятий бывшего министерства[1336]. Действительно, оборонные предприятия могли начать выпускать оборудование, ранее закупаемое на Западе, сохранять свой производственный потенциал и кадры, обеспечивать внутренний рынок. Например, атомный Минсредмаш был назначен Совмином производить оборудование для молочной промышленности, поскольку имел большой опыт работы с нержавеющей сталью и одновременно выпускал на своих предприятиях контрольно-измерительную аппаратуру. Однако пока неторопливое ведомство ознакомилось с западным опытом, пока подготовило документацию и начало перепрофилировать производство, наступил 1991 год и на этом вся программа стала ненужной.

Руководитель Минсредмаша утверждает, что они подготовились к выпуску продукции, однако очевидно, что быстро, с надлежащим качеством и в нужных объемах они ее производить вряд ли бы смогли, хотя в среднесрочной перспективе 5–7 лет молокозаводы могли бы получить какую-то часть оборудования приличного качества[1337]. Именно на такую временную перспективу рассчитывал Горбачев, проводя соответствующее совещание ЦК КПСС 17 октября 1987 года. Он гарантировал выделение для этого «ресурсов», включая конвертируемую валюту. Однако уже тогда, судя по настроению глав крупнейших ведомств (в том числе главы Минобщемаша Олега Бакланова, ведомству которого поручили освоить производство сразу 360 наименований оборудования), было очевидно, что в такие сроки при отсутствии к тому же должного уровня планирования со стороны заказчиков полное перевооружение вряд ли возможно[1338].

При дефиците денег и времени Горбачев нашел новый источник инвестиций — им стали западные кредиты, которые потоком пошли в страну с конца 1987 года. Однако при всех производимых одновременно инвестициях их не могло хватить. Проблема была и в том, что центр, раздавая средства, добровольно отказался от реального контроля за их использованием и возвратом и в результате получил не «благодарность» трудовых коллективов, а массовые забастовки на почве нехватки элементарных продуктов, сигарет, мыла и требования отставки.

Анисимов свидетельствует:

Мы закупали 16–17 млн тонн зерна в Канаде и США. А закупать стало не на что. Потом очень много социальных и экономических проблем хотели решить одновременно. Шахтеры требуют жилье — выделяются деньги и ресурсы на строительство домов. Проблемы с сельским хозяйством — выделяются финансовые и материальные средства для села. <…> Продавали уголь, но только до тех пор, пока не начались забастовки шахтеров, которых подзуживали разные провокаторы. Я уверен, что эти забастовки добивали нашу экономику после падения цен на нефть. <…> Возьмите химическую промышленность. Вдруг появляются экологи и требуют не строить отравляющие воздух производства, а те, что есть, закрыть. Хотим отдавать химической промышленности больше газа и нефти, а электроэнергию вырабатывать на атомных