в ночь на 12 ноября 1921 года, во время представления «Кармен», Ван Арсдейл Тернер ворвался в ложу АРА с известием об аресте чекистами русского сотрудника АРА. Эта деталь принадлежит Чайлдсу, который был очарован идеей драмы внутри драмы. Вечером 15 октября 1922 года, присутствуя на представлении «Кармен», Чайлдс попал под чары персидской дивы Мухтаровой. «хотя я слышал Фаррара и Карузо из-под этой ультраконкретной бриллиантовой подковы в Метрополитен, и хотя я слышал это не раз в Комической опере в Париже, я должен признаться, что мне никогда не нравилось исполнение этого так, как я видел в исполнении посредственной труппы на убогой сцене Казани в Российской Социалистической Республике». Это вдохновляет молодого американца-идеалиста на новые мелодраматические высоты:

Я не мог не думать о той более великой драме, частью которой были все мы, присутствовавшие во Дворце красноармейцев. Перед нами была маленькая выдуманная трагедия, которая разыгрывалась посреди большой живой трагедии, но, в то время как первая разыгрывалась на нескольких досках, вторая занимала сцену, простиравшуюся от Белого до Черного и Каспийского морей. Действующие лица «Большой трагедии» в качестве зрителей вторгались в «малую трагедию», чтобы забыть в трагедии другой о своей собственной. Мне это напомнило старые немецкие романтические пьесы начала восемнадцатого века, в которых зрители самих пьес выходили на сцену, чтобы разыгрывать роли перед другими зрителями.

Он покидает театр, «тронутый исполнением «Кармен», как никогда раньше», но тронутый не качеством пения или актерской игры: «Драматическое выступление зрителей произвело на меня такое глубокое впечатление!»

ГЛАВА 18. ЗА КУЛИСАМИ

Среди многочисленных описаний американскими работниками по оказанию помощи российской театральной публике удручающе мало зафиксированных высказываний относительно впечатления, произведенного на русских зрителями театра АРА. Обычно они занимали места, отведенные для высокопоставленных лиц, хотя в любом случае они бы отчетливо выделялись в толпе. Редкое свидетельство исходит от университетского профессора, нанятого АРА в Симбирске:

Было забавно наблюдать за американцами в театре или на концерте. Выдающиеся иностранцы привлекали не меньше внимания, чем артисты, и им пришлось выдержать шквал замечаний и похвал со стороны публики, собравшейся в зале. Их чисто выбритые лица, четко очерченные черты, контрастирующие с полумонгольским типом русского населения, их полувоенная одежда — все это было предметом многочисленных добродушных замечаний со стороны толпы.

И в других отношениях, когда дело доходило до местного театра, эти американцы не были обычными зрителями. В рамках своей программы помощи российской интеллигенции АРА поддерживала, оказывая продовольственную и вещевую помощь, работу отдельных театров и их артистов, особенно в двух столицах. То, что директора и персонал театра знали о таком покровительстве, было как-то связано с легким доступом АРА к художественным представлениям и выбором мест для мужчин внутри театра.

Когда Бейкер посетил Россию в феврале 1922 года, одной из его целей было организовать такую помощь. Между актами балетного представления в Большом театре они с Хаскеллом зашли за кулисы, чтобы пригласить помощника режиссера в штаб-квартиру АРА, чтобы обсудить американскую поддержку артистов театра. На следующий день этот чиновник прибыл на Спиридоновку, 30, для собеседования в сопровождении своего начальника-коммуниста, «типа рабочего в потертой синей джинсовой рубашке с отложным воротником и без галстука».

После того, как стороны договорились, что АРА начнет предоставлять продуктовые наборы артистам Большого театра, разговор зашел о детях, связанных со средней школой, находящейся в ведении театра. Возьмет ли на себя АРА прокормление некоторых из этих мальчиков и девочек? По запросу двое россиян представили список примерно из шестисот нуждающихся детей. «Были приняты меры, — говорит Бейкер, — к немедленному открытию кухни для ежедневного питания этих детей... Это было слишком для коммуниста; некоторое время он стоял, глядя на нас совершенно недоверчиво. Тишина была такой, как будто они оба ждали, чтобы перевести дыхание».

Этих привилегированных американцев часто приглашали за кулисы, чтобы встретиться с артистами, что обычно приводило к приглашениям в дом персонала АРА на ужин и развлечения. Среди российских гостей, как правило, были женщины; многие были из балета. Кажется уместным, что американская кормилица и русская балерина, олицетворяющие доброжелательный имидж своих стран в мире, так часто оказывались в компании друг друга во время Великого голода. Комбинация оказалась стимулирующей для обеих сторон. Флеминг описал для Гарри «большой ужин» в резиденции АРА, где две сестры из Большого театра танцевали для нас в большой гостиной дома. Что vjis достаточно, чтобы видеть сны; они cavorted об пол, но они были развивая тему, и вы не должны думать трудно распознать его как древних времен, одним из женской привлекательности. Кембридж или Беверли, несомненно, увезли бы их из города на одном рельсе; но они были вполне невинными юными леди, которых научили танцевать таким образом с тех пор, как они были по колено прыгуньям.

Эллингстон написал Фишеру в Нью-Йорк об «очень веселой, шикарной, дорогой и очень успешной вечеринке». Это был февраль 1923 года, и Эллингстон только что поселился в частной квартире с Филом Болдуином, и это событие должно было быть отпраздновано. Среди присутствующих русских артистов были мадам Абрамова, Илюшенка, Кудрязева и Курдюмова, о которых Эллингстон заметил: «в балете нет более известных имен». Он смог сообщить, что вечеринка имела «огромный успех, за который, конечно, нужно платить. Я плачу сейчас. Вот почему было непросто разобраться в вышесказанном».

С точки зрения российских гостей, эти встречи открывали перспективу приличной еды, компании очаровательных молодых людей и теплой, уютной обстановки. Прежде всего, еда. В конце оперного представления в Казани Чайлдс пригласил Мухтарову — черноглазую персидскую диву, чье выступление в тот вечер, казалось, околдовало его, — вместе с несколькими другими исполнительницами вернуться в дом персонала. Там очарование было внезапно нарушено «тем, с какой жадностью они набросились на еду».

Гиббс присутствовал на представлении «Бориса Годунова» в том же городе. Он рассказывает историю о том, как после этого звезды оперы появились в штаб-квартире АРА, выражая «желание узнать, могут ли они пригласить себя на ужин с господами американцами». Ответ был очевиден: «Как могла группа молодых американцев, находящаяся в шести тысячах миль от дома, отказаться разделить свою хулиганскую травлю с попавшим в беду искусством?» Среди звонивших была «примадонна, персидская леди с чудесным голосом, огромными черными глазами и зверским аппетитом», которая могла быть только Мухтаровой. Американцы готовят свои говяжьи консервы и печенье, сыр и масло, а также горячее какао. По описанию Гиббса, представление превращается в пиршество: «Они набросились на [еду], как гарпии, и это была красивая персидская девушка, которая проглотила последний кусочек голландского сыра, подняв в экстазе свои большие черные глаза».

За этим следуют неизбежные маневры на танцполе: «Один из американцев достал граммофон, включил джазовую мелодию и посвятил персидскую леди в тайны фокстрота, пока она визжала от