от такого лица, если бы не знал, кому оно принадлежит. Некогда один проницательный швейцарец сказал, что его ясность придает ему сходство с выражением лица умелого ремесленника, что Эйнштейн похож на надежного, старомодного часовщика из какого-нибудь маленького городка, который, возможно, ловит бабочек по воскресеньям.

Меня удивило его телосложение. Он только что вернулся с парусной прогулки, и на нем были только шорты. Его тело было массивным и очень мускулистым: на талии и плечах уже начал откладываться жир, как это бывает у футболистов в среднем возрасте, но он все еще оставался человеком необычайно сильным. Держался он сердечно, просто, совершенно без стеснения. Его большие глаза смотрели на меня, как будто он думал: зачем я приехал, о чем хочу с ним поговорить?

…Шли часы. Я смутно помню, как входили и выходили какие-то люди, но не помню, кто они были. Стояла удушающая жара. По-видимому, никакого фиксированного времени для еды установлено не было. Мне кажется, что в это время он уже ел очень мало, но по-прежнему курил трубку. Время от времени появлялись блюда с бутербродами – с разными колбасами, сыром, огурцом. Обстановка была очень непринужденной и восточноевропейской. Пили мы только газированную воду[1348].

В подобной обстановке Сцилард и рассказал Эйнштейну об экспериментах со вторичными нейтронами в Колумбийском университете и своих расчетах цепной реакции в уране и графите. Много лет спустя он вспоминал, насколько его удивил тот факт, что Эйнштейн даже не слышал до этого о возможности цепной реакции. Когда он упомянул о ней, Эйнштейн воскликнул: «Daran habe ich gar nicht gedacht!»[1349] – «Я об этом даже не думал!» Тем не менее, как говорит Сцилард, он «очень быстро осознал, что́ из этого может последовать, и был готов сделать все, что от него требовалось. Он был готов взять на себя ответственность за объявление тревоги, хотя эта тревога вполне могла оказаться ложной. Больше всего на свете ученые боятся выставить себя в глупом свете. Эйнштейн был свободен от этого страха, и это более, чем что-либо другое, делало его положение в этих обстоятельствах уникальным».

Эйнштейн сомневался, уместно ли писать королеве Елизавете, но готов был связаться со своим знакомым, бывшим членом бельгийского кабинета министров. Вигнер присоединился к беседе, снова настаивая, что следует известить правительство Соединенных Штатов. Он подчеркивал, продолжает Сцилард, «что нам не следует связываться с иностранным правительством, не дав Государственному департаменту возможности выдвинуть свои возражения»[1350]. Вигнер предложил отправить бельгийское письмо вместе с сопроводительным письмом через Госдепартамент. Всем троим показалось, что это разумно.

Эйнштейн продиктовал письмо к послу Бельгии, более официальному адресату, который лучше подходил для плана, предполагавшего участие Государственного департамента, а Вигнер собственноручно записал его по-немецки[1351]. Одновременно с этим Сцилард сочинил черновик сопроводительного письма. Это письмо Эйнштейна было первым из нескольких таких текстов – каждый из которых служил черновиком следующему, – и именно в нем впервые появилось большинство утверждений, вошедших в то письмо, которое в конце концов было отправлено.

Вигнер отвез первую редакцию письма Эйнштейна в Принстон, перевел на английский и в понедельник отдал секретарше на перепечатку. Когда письмо было готово, он переслал его по почте Сциларду. После этого он оставил Принстон и уехал в отпуск в Калифорнию.

В гостинице «Кингз Краун» Сциларда ожидало письмо от Густава Штолпера. «Он сообщил мне, – писал Сцилард Эйнштейну 19 июля, – что обсудил наши проблемы с д-ром Александром Саксом, вице-президентом корпорации Lehman, биологом и экономистом, и д-р Сакс хочет поговорить со мной на эту тему»[1352]. Сцилард охотно согласился на эту встречу.

Александру Саксу, родившемуся в России, было тогда сорок шесть лет. Он приехал в Соединенные Штаты одиннадцатилетним, в девятнадцать закончил биологический факультет Колумбийского университета, работал клерком на Уолл-стрит, вернулся в Колумбийский университет изучать философию, а затем перешел в Гарвард, где получил несколько престижных стипендий, занимаясь философией, юриспруденцией и социологией. Он составлял тексты по экономике для речей Франклина Рузвельта во время предвыборной кампании 1932 года; начиная с 1933 года работал в течение трех лет в Администрации восстановления промышленности, а в 1936-м перешел в Lehman Corporation. У него были густые курчавые волосы и скошенный подбородок; видом и голосом он напоминал комедийного актера Эда Уинна. Его коллеги по АВП часто представляли его под этим именем важным гостям, чтобы дать им неоспоримое доказательство способности Рузвельта к радикальным нововведениям – если уж им было недостаточно самого существования АВП. Сакс изъяснялся тяжеловесным, вычурным языком (той весной он подумывал написать книгу под названием «Межвоенное отступление от здравого смысла на примерах исторических ошибок недавнего прошлого и современного ведения международных политических и экономических дел Соединенными Штатами и Великобританией»[1353], но порой блистал красноречием на совещаниях[1354].

Сакс выслушал Сциларда. Затем, писал Сцилард Эйнштейну, он «высказал мнение – и совершенно убедил меня, – что дела такого рода в первую очередь касаются Белого дома, и лучшее, что мы можем сделать, в том числе и с практической точки зрения, – это проинформировать Рузвельта. По его словам, если мы дадим ему заявление, он обеспечит его передачу лично Рузвельту»[1355]. Среди тех, кто ценил мнение Сакса и время от времени приглашал его для бесед, по-видимому, был и президент Соединенных Штатов.

Сцилард был ошарашен. Его покорила сама дерзость этого предложения, появившегося после долгих месяцев, в течение которых он сталкивался только с осторожностью и скепсисом. «Хотя я видел д-ра Сакса всего лишь один раз, – писал он Эйнштейну, – и не мог составить определенного мнения о нем, я тем не менее думаю, что такая попытка не может принести никакого вреда, и считаю также, что в этом отношении он вполне способен выполнить свое обещание»[1356].

Сцилард встретился с Саксом вскоре после возвращения с Лонг-Айленда – между воскресеньем и средой. Поскольку связаться с Вигнером, который на этой неделе ехал на машине в Калифорнию, было невозможно, он разыскал Теллера, которому предложение Сакса понравилось еще больше, чем тот план, который они разработали до этого[1357]. Опираясь на первую редакцию письма Эйнштейна, Сцилард подготовил черновой вариант письма Рузвельту. Он написал его по-немецки, потому что Эйнштейн недостаточно хорошо знал английский, приложил сопроводительное письмо и отослал на Лонг-Айленд. «Возможно, Вы сможете сказать мне по телефону, хотите ли Вы вернуть мне черновик с Вашими пометками по почте, – писал он в сопроводительном письме, – или мне следует приехать и снова обсудить с Вами все это предприятие». Если ему снова нужно будет