К тому времени, как Сцилард получил письмо Ферми, он продвинулся в своих размышлениях еще дальше и понял, что расположение маленьких урановых шаров среди блоков графита было бы «еще более выгодным с точки зрения цепной реакции, чем рассматривавшаяся исходно система плоских слоев урана»[1335]. Сцилард имел в виду конфигурацию решетки. Такая решетка соответствует конструкции геодезического купола, если представить себе, что он образует законченный шар и его внутреннее пространство заполнено равномерно распределенными узлами так же, как его поверхность. По расчетам Сциларда объемы материалов выходили несколько бо́льшими, чем получалось у Ферми: «около 50 тонн углерода и 5 тонн урана»[1336]. Весь эксперимент, как он полагал, должен был стоить около 35 000 долларов[1337].

Если в графите и уране можно получить цепную реакцию, считал Сцилард, то вероятна и возможность создания бомбы. А раз он сумел прийти к таким выводам, то можно предположить, что это удастся и его коллегам в нацистской Германии. Где-то в начале июля он разыскал Пеграма и попытался убедить его в необходимости срочного проведения крупномасштабного эксперимента для разрешения этого вопроса. Декан не поддался на его уговоры: «С его точки зрения, хотя это дело действительно казалось довольно срочным, поскольку было лето и Ферми был в отъезде, до осени все равно нельзя было сделать ничего полезного»[1338].

В течение нескольких недель Сцилард пытался выбить финансирование из американских военных самостоятельно. В конце мая он попросил Вигнера связаться с Абердинским испытательным полигоном вооруженных сил, предприятием по разработке вооружений, расположенным в штате Мэриленд. Обдумывая возможности системы из урана и графита, он разговаривал с Россом Ганном о поддержке флота. Теперь он получил письмо Ферми от 9 июля и письмо Ганна от 10-го, и они его не порадовали. Ферми писал о послойном расположении углерода и урана, но его вычисления были выполнены для однородной системы – смеси измельченного графита с измельченным оксидом урана. «Я очень хорошо понимал, что Ферми… рассчитал однородную смесь только потому, что рассчитать ее было легче всего. Это говорило о том, что Ферми не относился к этому по-настоящему серьезно»[1339]. В свою очередь, Ганн сообщил, что «договориться [с флотом] о каком-либо соглашении, которое действительно было бы Вам полезно… по-видимому, практически невозможно. Я сожалею о таком положении дел, но не вижу никакого выхода»[1340].

Несмотря на поистине олимпийское самомнение Лео Сциларда, даже он не чувствовал себя в силах спасти мир в одиночку. Теперь он обратился за моральной поддержкой к своим соотечественникам-венграм. Эдвард Теллер переехал на лето на Манхэттен и преподавал физику в Колумбийском университете; к ним присоединился и Юджин Вигнер, специально приехавший из Принстона. Впоследствии в воспоминаниях Сциларда появлялось несколько разных вариантов их разговора, но письмо, написанное им 15 августа 1939 года, можно считать достоверным современным свидетельством: «Д-р Вигнер полагает, что наш долг – заручиться поддержкой администрации [Рузвельта]. Несколько недель назад он приезжал в Нью-Йорк, чтобы обсудить эту идею со мной и д-ром Теллером»[1341]. Сцилард показал Вигнеру свои расчеты уран-графитовой системы. «Они произвели на него большое впечатление и обеспокоили его»[1342]. И Теллер, и Вигнер, писал Сцилард в 1941 году в пояснительной записке, «были согласны, что это направление следует развивать, не теряя времени; в последующем обсуждении оформилось мнение о том, что следует попытаться заручиться поддержкой правительства, а не частного сектора промышленности. В частности, д-р Вигнер очень настоятельно рекомендовал проинформировать правительство Соединенных Штатов»[1343].

Однако разговор отклонился от этого проекта и зашел о «беспокойстве по поводу того, что случится, если Германия завладеет огромным количеством урана, которое бельгийцы добывают в Конго». Возможно, Сцилард подчеркнул бесплодность всех тех контактов с государственными органами, которые уже пытались установить он сам и Ферми. «Поэтому мы стали думать, по каким каналам мы могли бы связаться с бельгийским правительством и предупредить его о нежелательности продажи урана Германии»[1344].

Сцилард вспомнил, что его старый друг Альберт Эйнштейн знаком с бельгийской королевой. Эйнштейн познакомился с королевой Елизаветой в 1929 году, когда ездил в Антверпен к своему дяде; после этого физик и глава государства регулярно переписывались, причем Эйнштейн называл ее в своих лишенных всякой церемонности письмах просто «королевой».

Венгры знали, что Эйнштейн проводит лето на Лонг-Айленде. Сцилард вызвался съездить к Эйнштейну и попросить его предупредить Елизавету Бельгийскую. Поскольку у Сциларда не было автомобиля, – и он так и не научился водить, – он заручился обещанием Вигнера отвезти его на Лонг-Айленд. Они позвонили в секретариат Эйнштейна в Институте перспективных исследований и выяснили, что тот живет в летнем доме на Олд-Гроув-роуд на мысе Нассау-Пойнт, клочке земли, разделяющем две части залива Пеконик, заливы Литтл-Пеконик и Грейт-Пеконик, в северо-восточной части острова.

Они позвонили Эйнштейну и договорились о встрече. В это же время Сцилард пытался также осуществить предложение Вигнера о выходе на американское правительство, обратившись за советом к осведомленному экономисту из иммигрантов, Густаву Штолперу, берлинцу, бывшему депутату рейхстага, перебравшемуся в Нью-Йорк. Штолпер согласился помочь в поисках достаточно влиятельного посланника[1345].

Утром в воскресенье 16 июля[1346] Вигнер подобрал Сциларда и поехал с ним через Лонг-Айленд к заливу Пеконик. Они добрались до места вскоре после полудня, но никак не могли разузнать у встречных дорогу, пока Сцилард не догадался назвать имя Эйнштейна. «Мы уже были готовы сдаться и вернуться в Нью-Йорк, – двое венгерских ученых мирового уровня, заблудившиеся в летнюю жару среди проселочных дорог, – когда я заметил мальчика лет семи-восьми, стоявшего на обочине. Я высунулся из окна и сказал: “Послушай, ты, случайно, не знаешь, где тут живет профессор Эйнштейн?” Мальчик знал и предложил показать нам дорогу»[1347].

Ч. П. Сноу, навещавший Эйнштейна в том же летнем доме двумя годами раньше и также заблудившийся по дороге, позволяет представить себе тамошнюю обстановку:

Он вошел в гостиную через минуту или две после нашего приезда. Из мебели там были только несколько садовых кресел и маленький стол. Окно выходило на воду, но ставни были полузакрыты, чтобы не впускать в дом жару. Было очень влажно.

Голова Эйнштейна выглядела вблизи именно так, как я представлял ее себе: величественной, но с придающим человечности комическим оттенком. Огромный морщинистый лоб; ореол седых волос; громадные, выпуклые глаза шоколадного цвета. Не знаю, чего я ожидал бы