– Ваше право. Извините, мне надо идти.

Пусть себе жалуется. Алексеич и не таких обламывал, а эту в два счета на место поставит.

У меня за спиной сдавленно звучит:

– Я ее боюсь. Понимаете вы или нет?

После операции я выжат как лимон. Странно, вроде совсем недавно из отпуска. Выгораю? Или здоровье уже подводит? С такими мыслями выползаю на балкон покурить. Здесь, за толстой бетонной опорой, давно образовалась курилка для своих. Сюда из коридора ведет дверь, ключи от которой только у сотрудников. Вторая дверь не запирается, и на той части балкона, куда она ведет, постоянно толкутся ходячие больные. Сюда, в наш уголок, им не попасть, и слава богу. Кого никогда не вытаскивали за руку из туалета, чтобы рассказать о том, как спалось ночью, тот не поймет этого желания побыть одному, без чужих проблем и жалоб. Колченогий стул, консервная банка под окурки. Комната психологической разгрузки, блин…

Пристраиваю гудящие ноги на парапет, закуриваю. Хорошо-о-о…

И тут до меня долетает женский голос – оттуда, из-за бетонной опоры. Я не обратил бы на него внимания, но эти слова я сегодня уже слышал.

– …Ромочка, зайчик, ты только держись, обязательно держись. Уже тринадцать, слышишь? Потерпи, золотой мой. Ромочка, все будет хорошо, обязательно будет хорошо, я все сделаю…

Она бормочет что-то еще, но что – я уже не слышу. В этом голосе столько любви, что у меня перехватывает горло.

Хлопает дверь. Поворачиваю голову и сквозь плохо промытое стекло вижу ту самую девчонку с татуировкой. Она тащится по коридору к моей палате, и видно, с каким трудом ей дается каждый шаг.

После перекура сажусь заполнять истории. Ординаторская пуста, отвлекаться не на что, надо использовать такой редкий случай. Записи делаю почти механически и злюсь на себя за это. В голове все еще звучит голос девчонки. Кто этот неведомый Ромочка? Одноклассник небось? Сосед? За что ему любовь, которая слышна в каждом звуке прокуренного, почти мальчишеского голоса?

История девчонки лежит в середине стопки. Юлия Капитанова, дата рождения – ага, вот откуда аляповатый скорпион… Девятнадцать лет… надо же, а выглядит на пятнадцать, а то и младше… Хронические заболевания отрицает… А вот диагноз при поступлении едва умещается на отведенных ему строчках. С такими травмами через месяц доковылять в туалет – большая удача, будь ты сколь угодно молод и здоров, а она по коридору шастает…

И тут я совершаю должностной проступок. Ни с того ни с сего, повинуясь внезапному толчку изнутри, достаю смартфон и фотографирую титульный лист истории. Сую смартфон в карман халата – как раз вовремя. Вваливается Алексеич, злой как черт. Явно график дежурств опять пошел к чертям собачьим…

Вечером на кухне встречаю Нину Ивановну. Вежливо здороваюсь и не обращаю внимания на то, что она опять курит в форточку. К чему портить отношения: присмотр за Таем нужен, а старуху все равно не исправить. Слежу за всплывающими в кипятке пельменями, боковым зрением вижу паутину морщин и рубцов на старушечьем лице и вдруг неожиданно для самого себя спрашиваю:

– Нина Ивановна, не знаете, а кто это – Куй-баба?

Рука с папиросой застывает в воздухе. Нина Ивановна давится табачным дымом, кашляет, стремительно бледнеет. Морщины и шрамы бросаются в глаза еще сильнее, и лицо делается похоже на разбитую вдребезги чашку, которую кто-то склеил из осколков. Наконец она выдавливает сквозь кашель:

– Не надо туда соваться, Сергей. Это бабьи дела.

Старуха сует окурок в пепельницу и уходит к себе, а я остаюсь вылавливать из кастрюли переваренные пельмени.

На утреннем обходе в палате девчонки нет.

– Курить пошла, – поясняет бабулька с ногой на вытяжке.

Девчонка попадается мне навстречу в коридоре: хмурая, насупленная, в красной ветровке поверх спортивного костюма.

– Во время обхода вы должны быть в палате. Сегодня я уже не смогу вас осмотреть. Жалобы есть?

Она что-то буркает в ответ, встряхивает головой, отбрасывая челку со лба, и я вновь вижу, что у нее разные глаза: черный и голубой. А взгляд словно у волчонка.

Она проходит мимо меня как мимо пустого места. Я смотрю ей вслед и вижу на спине ветровки белые буквы: NIKE. Наверняка подделка, турецкая или китайская…

Вечером ее уже не было в отделении: ушла в очередной раз курить и не вернулась. Соседки по палате обрадовались, когда на опустевшую койку водворилась веселая разговорчивая тетка, которой надо было вынимать шурупы из бедренной кости. Историю болезни закрыли и передали в архив. А у меня осталось ощущение, будто рядом пронеслась гоночная машина – так, что разорванный воздух ударил в лицо.

Эдик звонит как всегда, в конце месяца.

– Ну что, Серый, в баню идем?

– А Витас пойдет?

– Спроси, ты с ним ближе, чем я.

Виталика я встречаю в больничном дворе, на парковке. Выглядит он неплохо, если не считать застывшего лица.

– Эдик в баню зовет. Пойдешь?

– Нет, – отвечает Виталик после паузы. – Я на кладбище пойду… к ним. Как раз сорок дней будет.

Мне хочется провалиться сквозь землю, но Виталик, похоже, не обиделся. И я делаю еще одну попытку:

– А потом, Витас? Потом пойдешь? Попаримся, посидим, поговорим. Хоть развеешься немного. Знаешь, один умный человек сказал, что печаль мертвых из могилы не поднимает, а вот живых туда укладывает.

– А с чего ты взял, что я живой? – ровным голосом спрашивает Виталик.

Через полчаса я все еще топчусь на остановке и про себя матерю криворуких уродов из автосервиса. Сколько можно ковыряться с моей «тойотой»? Отвык я ездить на общественном транспорте, да еще и с пересадками. Виталик подвезти не предложил, а у меня язык не повернулся попросить… Наконец подходит нужный автобус, украшенный гордой надписью: «Метан – экологичное топливо!»

Толпа вносит меня в автобус. Проталкиваюсь по проходу, сзади напирают те, кто оказался не столь расторопен. Меня пихают так, что я утыкаюсь в чью-то спину, обтянутую красной ветровкой с белыми буквами NIKE на лопатках. Черноволосая голова поворачивается, и я узнаю девчонку из своей палаты.

Это она: вот и татуировка на шее: скорпион. Но зрачки у нее расширены до того, что глаза кажутся черными, челюсть дрожит так, что стучат зубы, на лице ужас, словно она не в обычном автобусе, а…

И тут до меня доходит. Я отталкиваю девчонку, бросаюсь мимо нее к двери и выпрыгиваю на тротуар. С трудом удерживаюсь на ногах и бегу прочь изо всех сил.

Когда сзади грохочет взрыв, до угла остается совсем недалеко. Взрывной волной меня сшибает на асфальт, я