Граф Адлерберг находил полезным раздать «Очерк» для сведения и руководства: 1) государственному совету, 2) комитету министров, 3) правительствующему сенату, 4) наместникам Его Императорского Величества, 5) министрам, 6) главноуправляющим и 7) генерал-губернаторам. Министр же статс-секретарь желал дать «Очерку» более широкое распространение, но Государь решил «ограничиться распределением очерка только тем лицам, о коих упомянуто в записке графа Адлерберга и только для их личного сведения» (1 — 13 ноября 1872 г.). Причины подобной таинственности и ограниченного распространения «Очерка» остаются неизвестными. Экземпляр в императорскую публичную библиотеку дан, после её ходатайства, доложенного Государю (26 января — 7 февраля 1873 г.).

В толкованиях самих финляндцев политического положения Великого Княжества происходили частые и весьма заметные колебания. Их разъяснения нередко сообразовались с окружающими обстоятельствами и с теми лицами, для которых они предназначались. В этом отношении характерен случай с изданием альбома студентов. Барон Норденстам исправлял должность генерал-губернатора. В конце 1872 года он уведомил министра статс-секретаря, что Нюландское землячество намеревается, по примеру прежних лет, издать брошюру под заглавием «Album», в коей, между прочим, помещена статья «о государственном праве Финляндии». Главное управление по делам печати полагало, что нет законного основания запретить статью. Брошюру напечатали, но выпуск её задержали. «Принимая с своей стороны в соображение, — писал Норденстам, — что эта статья присваивает Великому Княжеству Финляндскому самостоятельность и политическое значение, коим оно в сущности не пользуется, придавая при том некоторым государственным актам смысл, которого они в официальном понимании не имеют, чем направление этой статьи явно противоречит благим намерениям Государя Императора касательно отношений Финляндии к империи, я считаю печатание таковой статьи не только неуместным, но даже вредным». В виду этого Норденстам просил исходатайствовать Высочайшее повеление о воспрещении статьи, которую, кажется, приписывали молодому барону Шультену.

Осторожный граф Армфельт поручил члену финляндского комитета, барону Индрениусу, отправиться в Гельсингфорс для личных объяснений о брошюре. Индрениус (в письме от 4 декабря 1872 г.) сообщил, что барон Норденстам и прокурор Пальмен положительно высказались за запрещение брошюры. К письму барон Индрениус приложил еще промеморию профессора Пальмена, в которой говорилось: «помянутая статья начинается с совершенно ложных данных касательно цели и образа действий Императора Александра I в 1808 и 1809 годах и приходит на основании этих вымышленных и противных истории оснований к таким же ложным результатам. Затем следует ссылка на акт созвания сейма 20 января — 1 февраля 1809 года, начинающийся словами: «по неисповедимым судьбам Провидения и счастливых успехов Нашего оружия Великое Княжество Финляндское навсегда присоединено к Нашей империи». Эти слова по здравому смыслу нельзя соединить с мыслью, что тот же самый Монарх после того заключил с земскими чинами в 1809 году так называемый «unionstraktat», т. е. союзный договор, о самостоятельности уже завоеванной и уже нераздельно слитой страны, а тем более, что трактаты заключаются между Монархами или правительствами, а не между Монархом с одной стороны и собранием народных представителей с другой». После того Пальмен переходит к осуждению воззрения юного автора на кабинетную теорию о Финляндии, как «Suveränstat» — государство самостоятельное — с фантазиями касательно «нашей дипломатии, флага и войска».

Статью запретили. И так, мы видим, что в речах депутатов выборной январской комиссии, ораторов сейма, в газетных статьях говорилось о договоре в Борго, о нейтралитете, своем войске и пр., но когда нужно было по тем же вопросам представить официальное заключение, то все названные мысли и домогательства осуждались, как нелепые. Та же история повторилась с «Очерком устройства правления в Финляндии», в котором выражено, что автономия не имеет ни малейшего характера политической внешней самостоятельности, ибо хотя Великое Княжество управляется особыми законами и учреждениями, оно в отношении внешнего положения «составляет северо-западную окраину российских владений».

Политическое брожение, которое вызвано было новыми воззрениями на права Финляндии и которое небольшой рябью прошло по поверхности общества до открытия сейма 1863 года, не было вполне забыто в правительственных сферах. Барон Рокасовский за время своего генерал-губернаторства не раз докладывал Монарху о лояльности финляндцев, но иностранная печать мешала принять его слова с полным доверием. Только графу Адлербергу удалось представить такие отзывы об общем настроении в крае, что Государь наконец совершенно успокоился. Брожения действительно не было. Но сепаратистские стремления проявлялись весьма заметно, как в периодической печати, так и в деятельности местных администраторов и политиков. В этом отношении особенно выделился 1877 год. Россия занята была Турецкой войной, и едва ли возможно приписать одной только простой случайности, что именно в это время Финляндия вновь издала сборник своих основных законов, её сейм работал над обособлением финских войск от русской армии и приобретением новых прав, её сенат и статс-секретариат спешили с реформой по переходу к золотой валюте, изменена была форма служебной присяги и пр. Финляндский патриотизм и развивавшееся самосознание усиленно работали над возведением своей родины в ранг государства. Для осуществления заветной мечты многого недоставало. В своей исповеди «Helsingfors Dagblad» высказала это открыто. Политические нити сходились тогда в её редакции, составленной из энергичных и смелых либеральных деятелей. В первом же номере за 187 7 год газета созналась, что среди великих мировых событий, когда состоялось присоединение Финляндии к России «униональное» отношение завоеванного края к империи было лишь слегка намечено в тех обещаниях, которыми «обменялись финляндские сословия и Русский Монарх». Отсюда истекали также неточности в торговых и морских трактатах с иностранными державами и в постановке вопроса о консулах. Тоже приходилось сказать о военном деле, о финансовом контроле, о действующих постановлениях по определению налогов (skattbevillningen). Газета находила, поэтому, необходимым новой кодификацией заменить «часто колеблющиеся и сомнительные» положения формы правления 1772 года. Наибольшее же внимание редакция обратила на устав о воинской повинности, проект которого подлежал рассмотрению сейма. На новое положение о военном деле газета смотрела, как на «поворотный пункт» в истории Финляндии и советовала земским чинам воспользоваться случаем для расширения своих прав и исправления замеченных недочетов в политическом положении края.

Если иметь в виду, что указания редакции в главнейших чертах были осуществлены сеймом, то надо признать эту статью «программой», а 1877 год — действительно поворотным пунктом в политической жизни края, так как результаты его посева оказались особенно обильными.

Работа велась дружно и последовательно. Не прошло и двух недель, как та же газета (1877, № 13) приветствовала новое издание Финляндских основных законов («Storftirstendömet Finlands grundlagar jämte Bihang», H-fors 1877), вышедшее с предисловием Л. Мехелина. «Прошло более 50 лет с тех пор, как Финляндия сделалась особым государством, — писала