по факту завоевания и обладания краем, и этот титул, так же, как и прочие великокняжеские титулы, входит в общий титул русского Императора. Император объявляет войну и заключает мир и договор от лица России, а отнюдь не от лица Финляндии, и если бы, например, пришлось уступить другому государству часть Финляндии, то он не стал бы спрашивать по этому случаю мнения финляндцев и их сейма, а поступил бы как повелевают интересы России.

Надо, впрочем, заметить, что сама Россия отчасти виновата в сепаратистских стремлениях финляндцев. Финляндия ныне гораздо более отделилась от России, чем было при Александре I. Учреждение таможенной границы и введение особой монеты (чего финляндцы прежде тщетно добивались и ныне достигли только благодаря содействию русских министров финансов), новый сеймовый устав и учреждение особого войска еще более дают повод финляндцам к сепаратизму и к домогательствам получить особый национальный флаг и дипломатическое представительство, и тогда они достигнут совершенного политического отделения от России.

Все это отчасти происходило оттого, что финляндские дела подобной государственной важности, прошли мимо нашего Государственного Совета».

В «Helsingfors Dagblad» (1879, № 119) появился ответ, в котором говорилось, что декларация 16 марта 1808 года не имеет никакого влияния на политическое положение Финляндии, ибо война только что начиналась; манифест 20 марта 1808 года был лишь средством побудить финляндцев к добровольному отпадению от законного правительства; манифест 5 июня 1808 года являлся уклонением от международных правил. Первую присягу уполномоченных народа нельзя считать действительной. Фридрихсгамский трактат не касался внутреннего порядка вещей в Финляндии. Этот последний был установлен «соглашением» в Борго. Финляндия не должна в политической жизни следовать за судьбами России, Финляндия идет своим путем. Александр I говорил о «конституции», Александр II — о «принципах конституционной монархии». Никакие финляндские дела не принадлежат к кругу ведомства министров империи; Финляндия имеет своего министра статс-секретаря, находящегося в непосредственном отношении к лицу монарха. У Финляндии есть свой трон и т. п. В заключение возражавший писал, что «с того времени, как Катков в 1863 году начал свой поход против окраин, в русской печати от времени до времени производились нападки на Финляндию... Но более всего мы полагаемся на слово великодушного Монарха, гарантировавшего нам наше государственное устройство, — слово, которое не может быть нарушено тем, что какие-нибудь болтуны стараются произвести эффект, проповедуя насилие и недоброжелательство вместо справедливости и гуманности». Под статьей стояли инициалы Л. (Лео) М. (Мехелин).

Приведенные образчики полемики чрезвычайно типичны. Общий характер не прекращавшихся затем словесных схваток отразился в них полностью. В том же духе и направлении они ведутся до наших дней, и это понятно, так как не все еще главные бойцы, начавшие полемику, сошли со сцены.

Общее настроение печати отражалось, конечно, в практической жизни финляндцев, которые все прочнее усваивали воззрение о своей особой государственности. Вдали от глаз начальства, в печати Запада, они коснулись даже вопроса о международном положении Финляндии. В 1880 году в Париже появилась брошюра «Независимая и нейтральная Финляндия» полковника Беккера. Этот финляндский уроженец разжигал разные опасения в своих соотечественниках. «Конституция Финляндии, — писал он, — имеет единственным основанием слово Александра I. Обещание, правда, возобновлялось его преемниками; но если новый монарх откажется подтвердить это обещание, или просто пропустить его, то на основании чего финский народ будет искать своих привилегий?» Затем Беккер пугал финнов политикой панславизма, программа которой сводится к русификации всех окраин империи. Примененная специально к Финляндии, программа русификации выразится в том, что сейм перестанут созывать, а финских депутатов начнут посылать в общий русский парламент, русские станут занимать гражданские должности в Финляндии так же, как финляндцы занимают их в России: Финляндия не будет иметь никакой военной — ни сухопутной, ни морской — силы, а её сыны станут отбывать обязательную службу в русской армии и русском флоте; таможня снимется; бумажный русский рубль вернется в Финляндию; сенат будет распущен или слит с русским... Полное административное и судебное слияние Финляндии с империей явится, затем, лишь вопросом времени.

«Какими же средствами Финляндия в состоянии противиться этому политическому и материальному разорению? — спрашивает автор. — Конечно, финляндцы будут защищаться. За это говорит их прошлое. Весь народ подымется, зная, что в наше время нельзя утопить в крови целую национальность. Но было бы лучше, если бы Австрия, Англия и Германия заступились за Финляндию и создали из неё независимое и нейтральное государство, наподобие Бельгии и Швейцарии. Таким образом, получилась бы гарантия против панславизма на севере».

Надо полагать, что Беккер переусердствовал; «National Zeitung» злорадствовал, и потому гельсингфорсская газета («Morgonbladet») поспешила загладить получившееся впечатление статьей, в которой назвала писание Беккера вредным для финляндских интересов. «Мы в Финляндии не так глупы и хорошо понимаем, что великие державы не пожелают истратить ни единой полушки, ни одного померанского гренадера ради финляндской незначительной страны; мы не пойдем искать себе опоры ни у какой другой державы, кроме России». Более дипломатический орган Лагерборга («Helsingfors Dagblad») уличал Беккера в невежестве, но сделал это так, что попутно старался обосновать государственное положение Финляндии, указывая на то, что Император Александр I воспользовался стремлениями финляндцев конца XVIII века к отдельной политической жизни и потому в городе Борго заключил с их представителями «особый мир», приняв от них присягу, а со своей стороны подписал (15 — 27 марта 1809 г.) конституцию края.

ПОЛОЖЕНИЕ РУССКОГО ДЕЛА В ФИНЛЯНДИИ

XIII. Отношение финляндцев к русским

Сперва два маленьких эпизода. Они сами по себе ничтожны, но, тем не менее, бросают некоторый свет на вопрос об отношениях финляндцев к России. Сгорел город Ваза. Построили новый и ходатайствовали в честь Императора Николая Павловича (в апреле 1855 г.) наименовать его Николайштадтом. Но прошло несколько лет, и те же жители выразили (в 1863 г.) желание вновь назвать его Вазой, в честь шведского короля Густава Вазы, ссылаясь на неудобства, происходившие яко бы при торговле со Швецией. Рокасовский просил Армфельта оставить последнее прошение без ответа.

«Дирекция нового шведского театра сделала распоряжение, которое, как писал финляндский корреспондент в стокгольмскую газету «Nya Dagl. Allehanda» (1860, № 273), если бы было приведено в исполнение, возбудило бы весь город к войне с ней. Она сочла себя вправе, взамен предложенного в чертеже проекта финляндского герба над царской ложей, выставить русский орел колоссальных размеров. К счастью, об этом своевременно проведали и было решено, что ни один финн не переступит порога театра, если орел будет выставлен. Это испугало кого