газета, — и никто не подумал о том, чтоб собрать и в виде одного целого издать те акты, на которых основывается наше правовое положение и которые составляют законную норму нашего государственного положения. В таком положении находилось дело в долгий период затишья в нашей конституционной жизни, в период, последовавший за политическими переменами 1809 года. Даже сомнительно, могло ли подобное собрание при тогдашних обстоятельствах получить дозволение появиться на свет».

Современник, — записками которого мы нередко пользовались при обзоре последних сорока лет финляндских событий, — отозвался горячими строками на выход сборника основных законов, понимая их значение и истинное намерение издателя. «Вот вам и цветы сеймового устава! Пройдет еще несколько времени, и вы увидите плоды. Время для этого избрано с намерением перед открытием сейма, ибо если бы генерал-губернатор своей властью и запретил выход этой книги, или начал бы обвинение против редакции в ложном толковании постановлений и введение публики в заблуждение, то это могло б наделать шума и подать повод к толкам и запросам на сейме... Впрочем, в течении нескольких лет газета «Helsingfors Dagblad» и другие проводили в публику те же самые мысли, и генерал-губернатор ничего не предпринимал. Спрашивается после этого, к чему же была издана Высочайше одобренная брошюра об автономии и роздана как бы для вразумления, для просвещения Членов Императорского Дома и высших русских сановников? Теперь оказывается, что она их обманывала, когда публикуются постановления Финляндии с противоположным и толкованием, не согласным со взглядами правительства. О Боже, как больно все это видеть сыну, любящему свое отечество! Те, стоящие на страже н имеющие власть и силу, кто должны бы были охранять, защищать интересы России, не видят, не слышат и не действуют. А тот, кто видит и слышит все совершающееся против России, снедаемый скорбью в бессилии своем, осужден на безмолвие!»

Петербургская печать заметила, наконец, политические ходы финляндцев, сделанные в области реформ и законодательства, и ответила сильным опровержением; но русские администраторы не были обязаны читать газеты, а еще менее считаться с их указаниями. Приводим главное содержание передовой статьи «С.-Петербургских Ведомостей» (17 — 29 апреля 1879 г. № 104), так как в ней выпукло представлена та русская точка зрения на финляндский вопрос, которой придерживались, вплоть до начала XX столетия, те ученые и публицисты, которым было дорого сохранение единой России нерасчлененной, и кроме того, в этой статье подводятся итоги финляндским домогательствам, с точным указанием на соответствующую литературу:

«Финляндская печать успела уже поселить в умах финляндцев и продолжает поддерживать мысль о Финляндии, как о каком-то отдельном союзном с Россией государстве, находящемся в личном или династическом соединении с Россией, последовавшем на основании договора, заключенного между Императором Александром I и финляндскими представителями на Боргоском сейме. Такой образ мыслей обнаружился даже на минувшем сейме при обсуждении вопроса об общей воинской повинности. Все помыслы и стремления финляндцев направлены к тому, чтобы стать в отношении к России в такое же положение, в каком находится Венгрия к Австрии и Норвегия к Швеции, т. е. на равную ногу, как государство. Поэтому какой бы внутренний вопрос в сношениях с Россией ни рассматривался, финляндцы стараются поставить его на международную почву. Говорится ли о какой-либо комиссии, составленной из финляндцев и русских членов, например, о разграничении с русскими губерниями, или по лоцманской части, или о торговых и почтовых сношениях, комиссии эти называются международными (интернациональными) и вырабатываемые ими проекты называются конвенциями. На международных выставках и ученых съездах финляндцы домогаются занимать особое от русских представителей место. В конце пятидесятых годов, на основании сведений, доставленных из Финляндии, она в «Готском Альманахе» явилась даже под особой рубрикой государств. Тогда же в министерстве иностранных дел финляндцы добивались назначения особых консулов из финляндцев в Англии и Франции, необходимых будто бы по торговым сношениям Финляндии и по незнанию финляндцами русского языка, а консулами — шведского или финского языков, а собственно имелось в виду достигнуть особого заграницей как бы дипломатического представительства, хотя бы только по торговым делам, тогда как русские подданные других национальностей обращаются же без затруднений к русским консулам. Наконец эта гельсингфорсская газета завела даже у себя особую рубрику «соседних стран» или государств, т. е. России и Швеции.

Между тем все это совершенно противно историческим фактам и актам. Политическое положение Финляндии определяется: декларацией европейских держав 16 марта 1808 года (Поли. Собр. Зак. № 22.899) манифестом о присоединении Шведской Финляндии к России 20 марта 1808 года (Поли. Собр. Зак. № 22.911); манифестом 5 июня 1808 года (Прибавл. к Улож. Швеции, издан. по Выс. повелению 1827 г. стр. 230 — 232); Фридрихсгамским трактатом 5 — 17 сентября 1809 года (Поли. Собр. Зак. № 23.883). Кроме сего стоит только просмотреть в архиве министерства иностранных дел современную переписку, чтобы убедиться, что Финляндия завоевана, присоединена к России не как государство, а как провинция, область, и находится в соединении не с лицом или династией русского Императора, а с Россией, при том в связи реальной, т. е. она вошла в состав Империи in corpore, неразрывно соединена с ней и должна в политической своей жизни следовать за всеми судьбами России. Никогда и ни в одном акте русское правительство не признавало Финляндии государством. Но Император Александр I, как Самодержец России, даровал Финляндии по милости своей, а не по какому-то небывалому договору, — отдельную от общей администрацию или административную автономию, и то, не по всем частям, принадлежащую к области общей внутренней, а не международной политики. Манифестом 15 марта 1809 года, данным на Боргоском сейме, он не дал Финляндии нового политического положения, а утвердил только в общих выражениях коренные законы княжества, не определяя какие именно. Финляндия была шведской провинцией и ни собственной конституции, ни собственных особых учреждений и постановлений не имела. Поэтому, по здравому смыслу, если и были оставлены ей прежние шведские законы, то, собственно, только такие, которые не противоречат сущности вещей и не противоречат государственным интересам России, завоевавшей Финляндию у Швеции для себя, ради своих интересов, а не для Финляндии, ие для того, чтобы создать из неё особое государство. Следовательно, прежние шведские законы, оставленные финляндцам, должны были потерять свой прежний государственный характер и сделаться провинциальными, местными.

Таким образом, источник всех прав коими пользуется Финляндия, есть самодержавная власть Русского Императора, а не небывалый договор с ним, будто бы выразившийся в акте созвания земских чинов и открытии Боргоского сейма. Император есть Великий Князь Финляндский не по провозглашению на этом сейме, а