все-таки даст возможность, если не развить в зарубежье, то хоть сохранить в нем жизненные соки подлинной национальной русской литературы, сохранить их для прививки освобожденному (а это всё же будет) русскому народу.

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

9 февраля 1956 года, № 316. С. 4

Приложения

Н. Чухнов

Замалчиваемый писатель

Кто из русских политических эмигрантов не знает Бориса Николаевича Ширяева, заполняющего своими блестящими по форме, искренними по настроению, глубокими по содержанию и всегда актуальными статьями многие и многие страницы русской зарубежной печати.

Не менее известен он и своими книгами – «Ди-Пи в Италии», «Светильники Русской Земли» и особенно «Неугасимая лампада», недавно выпущенная издательством им. Чехова. Несколько его рассказов и повестей были напечатаны в толстых журналах.

Тем не менее, несмотря на общее признание читателей, на громадный интерес к творчеству Ширяева всех кругов эмиграции, – он, как говорят французы, «не имеет хорошей прессы». И произошло это по двум простым причинам: 1) неблагодарность и невнимание редакций газет и журналов, в которых Ширяев бескорыстно сотрудничает, и неумение правой общественности выдвигать своих людей; 2) полное молчание левых органов печати, не желающих дать объективный отзыв о произведениях идеологически чуждого им писателя.

Желая хоть несколько заполнить этот пробел и, вместе с тем, выразить таким образом дорогому Борису Николаевичу свою сердечную благодарность за его огромную помощь в деле издания «Знамени России», я хочу сказать о нем несколько слов.

«Видеть зло и показывать его, тыкать в него пальцем намного легче, чем увидеть в человеке порою глубоко сокрытую искру Божию» – говорит Б. Н. Ширяев, – «Великий грех перед русским народом совершил Н. В. Гоголь, затратив свой огромный талант на показ свиных рыл, неизбежных в среде каждой нации. Он положил этим основу школе “обличителей”, затоптавших в грязь русское национальное самосознание, чувство собственного достоинства, справедливую оценку своего народа и своего государства… Пушкин шел иным путем. Он нашел и Татьяну, и ее няню, и капитана Миронова, и Машу, элегантного денди Онегина, милого мечтателя Ленского… Много, много прекрасных образов нашел Пушкин в среде своего народа. Н. С. Лесков расширил и углубил пушкинское начало. Тропинку Пушкина он развернул в широкую дорогу, взяв ее направление от религиозного мироощущения русского народа, которое ускользало от Пушкина. В результате бесконечный ряд праведников и даже в лице уездного городничего, свиного рыла по Гоголю, Н. С. Лесков сумел найти правдолюбца и праведника Однодума».

Ширяев считает Лескова своим учителем и стремится следовать ему как по внутренней творческой линии, так и в ее внешнем оформлении. Следовать, но не подражать, т. е. переносить направленность Лескова в современность, а не повторять созданные им образы в своей «Неугасимой лампаде», крупнейшей его вещи. Ширяев осуществляет тот же завещанный Лесковым поиск праведников в среде русского народа, и, надо сознаться, что ему это, вероятно, значительно труднее, чем было Лескову, т. к. наша эпоха не создает жизненных условий для проявления лучших сторон человеческой души. Но Ширяеву всё же удалось отыскать даже не одного, а многих, многих праведников, встреченных им в самом страшном месте охваченной революционным безумием России – на Соловецкой каторге. Это и убедило его в том, что искра Божия неугасима в человеческих сердцах и что в русских сердцах больше, чем где-либо, места для ее горения. Именно в них – неугасимая лампада, светоч мира. В этом внутренняя линия следования Ширяева по стопам Лескова; внешнее же оформление ее Ширяев воссоздает в языке, которым говорят его персонажи, вернее, в их языках. Костромской лесовик Нилыч рассыпает у него цветистую зернь северо-русской речи; понюхавший фабричного дыма казак, в главе «Звоны Китежа», изъясняется смесью казачьего диалекта с фабричным советских времен; интеллигент Глубоковский ораторствует не хуже любого адвоката, а «утешительный поп» Никодим облекает семинарскую витиеватость в среднерусский говорок, та литературная форма дает произведениям Ширяева правдивость, жизненность, искренность. Главное – жизненность.

Вопреки Бунину, в литературном смысле враждебно относившегося к Ширяеву (о чем сам Ширяев писал не раз), он избегает отвлеченных, мертвенных описаний природы и пользуется ими только тогда, когда окружающая природа созвучна живущему в ней и изображаемому в данный момент писателем человеку.

Живой человек, живая его душа и живое его тело концентрируют на себе всё внимание автора «Неугасимой лампады», и, несмотря на то, что ему пришлось в течение двадцати пяти лет наблюдать этого человека в тягчайшей обстановке торжествующего социализма, т. е. социалистических казарм и каторги, он всё же не утратил веры в него, но, наоборот, укрепил ее.

Трудно сказать, новичок ли Ширяев в литературе или опытный мастер. Он начал писать в ранней юности и в предреволюционные годы выпустил небольшую книжку своих стихов. Потом совершенно отошел от поэзии, но развернуться в прозе в советской России, конечно, не смог и был принужден перейти на газетную работу. Стремясь к наименьшему компромиссу со своей совестью, Б. Ширяев избрал в газете амплуа «культурника», как называют в советах, т. е. писал корреспонденции-очерки популярно-научного типа по всем отраслям знания и искусства, чему помогало его разностороннее образование. В среднеазиатских газетах, где он главным образом работал, им очень дорожили, тем более, что будучи тогда молодым, Б. Ширяев не боялся тяжелых поездок и исколесил то на лошади, то на верблюде, то на аэроплане всю Среднюю Азию, вплоть до пустынь Кульджи и громад Памира, Но сам он считает, что писателем он стал, когда выбрался на свободу – в эмиграцию.

Первые годы было очень трудно: печататься было почти негде. И здесь я должен с большим удовлетворением повторить признание Бориса Николаевича в том, что поняли, оценили и помогли И. Л. Солоневич и «Знамя России»[189], давшие ему возможность укрепиться и развернуться, а главным образом поверить в самого себя. В очень тяжелых условиях лагерной жизни Б. Н. Ширяев беспрерывно работал, следуя своему призванию, даже без надежды на какой-либо материальный результат этой работы. Именно в лагерях, ранними утрами, когда всё их население еще спит, Ширяев написал уже известную нам свою трилогию «Последний барин», «Ванька-вьюга» и «Овечья лужа». Но по замыслу писателя, это не трилогия, а лишь первые части задуманной им серии романов и повестей, связанных между собой общей темой и некоторыми персонажами. Общая тема: искупление нашей всеобщей русской греховности действенною борьбой со злом, действенной вплоть до подвига самопожертвования. Основной момент этого действия Ширяев предполагает показать в романе «Кудеяров дуб», который в ближайшем будущем начнет печататься в «Возрождении» (жаль, что этот роман не выходит отдельной книгой в изд-ве им. Чехова, но, увы, пробиться туда невозможно через горы макулатуры, которой отдается предпочтение: «Неугасимая лампада» была уступкой общественному мнению, а на вторую уступку рассчитывать не приходится). Частично эта тема Кудеяра мелькает