православной иерархии. Угрожающий намек, обращенный лично ко мне, что мои рассказы грешны, ибо в них допускается появление на сцену нечистой силы, на меня производят впечатление, скорее всего, комическое[191]. Ни Гоголь, написавший «Портрет», «Страшную месть», «Вия», ни А. К. Толстой, автор «Упыря» и «Семейства вурдалаков», ни Достоевский, у которого Иван Карамазов беседует с дьяволом, поскольку мне известно, не были отлучены от Церкви. Никакого специального запрета касаться потустороннего мира в литературе также никто на наших пастырей Церкви не издавал. Не будем сомневаться в преданности профессора Ширяева православию, но посоветуем ему не переносить на русскую, хотя бы и эмигрантскую, почву самых отрицательных сторон, какие имеются в католичестве.

Рискованная вещь подменять литературный анализ политическим. Еще худшая, вместо того, чтобы указывать недостатки, давать советы – звучащие вроде военной команды – писать непременно на такие то и такие-то темы (между прочим, автору этих строк Ширяев предписывает писать о Советской России, чего я отнюдь не собираюсь делать).

Тип унтера Пришибеева никогда не считался в России положительным. Меньше всего в людях такого типа нуждается эмиграция, а в ней меньше всего – литературные круги. И поскольку в них живут всё же основные традиция русской интеллигенции, всегда выше всего ценившей свободу мысли, мы думаем, что «тон» Ширяева никого не заставит писать о том и так, как он хочет, а лишь приучит всех к мысли, что его критика носит партийный, предвзятый характер.

В одной из своих статей (в общем, очень удачной), посвященной Грибоедову, Ширяев с большим одобрением отозвался о Скалозубе. Жаль, все-таки, что он не только решил следовать его правилам, но еще и вообразил себя именно тем фельдфебелем, которого не хватает эмигрантской литературе, что греха таить, не выстроенной во «фронт» и не выровненной по ранжиру. Сравнение с Церковью, о котором упомянуто выше, не вполне применимо к литературе; но армейские приемы в ней были бы еще менее на месте. Тем более, что, в конце концов, и произведен-то он в фельдфебеля тем путем, каким поговорка допускает производство только в капралы: «Кто палку взял»…

«Возрождение», Париж,

май 1956 года, № 53. С. 136–138

М. Бойков

Соловецкая летопись

Писали о Соловках в эмиграции много. Этому первому советскому концлагерю внимание литераторов и не литераторов было уделено больше, чем всем остальным концлагерям.

На протяжении тридцати лет изданы десятки книг о монастыре, превращенном в каторгу. Казалось бы, тема избита, освещена со всех сторон и точек зрения, использована на все сто процентов. Но вот выпустил свою новую книгу «Неугасимая лампада» Борис Ширяев (Чеховское издательство) и Соловки в ней выглядят по-новому, иначе, чем у других авторов. Предшественники Б. Ширяева, в большинстве своем, писали мемуары, переполненные их личными переживаниями. Он же о себе пишет очень мало. Его книга посвящена людям, населяющим советскую каторгу в первые годы после гражданской войны, их каторжному быту и невыносимым страданиям, мукам тела и возвышению духа.

Пестрой панорамой проходят перед читателем эти люди – заключенные и чекисты: проходят десятки их, и читатель не устает от напряженного мысленного разглядывания этой панорамы. Наоборот, он как бы «вживается» в книгу, входит в описываемую Ширяевым обстановку, страдает вместе с его героями, касается глубин душ и сердец заключенных и чекистов.

Это происходит оттого, что Б. Ширяев в «Неугасимой лампаде» исключительно талантливо рисует живых людей, живых и внешне и внутренне. Читая ее, их видишь перед собой, представляешь себе ясно и ярко новых мучеников за Русь и веру православную, и их мучителей.

В «Неугасимой лампаде» нет ни одного выдуманного героя. Там живые все: архиепископ Илларион и «утешительный поп» Никодим, мужицкий царь Петр Алексеевич и фрейлина трех императриц, артисты Арманов и Борин, бандит Алексей Чекмаза и проститутка Сонька Глазок, чекисты Ногтев, Эйхмане и Сухов. Нет в книге и выдуманных подробностей каторжного или тюремного бытия. Расстрел и многое не менее трагическое на Соловках Ширяев описывает так, как оно было. Он не творит из «куска жизни» легенду и не превращает в легенду «кусок жизни», а берет подлинные куски жизни и смерти, соединяет их в книге вместе и представляет на суд читателя:

– Вот смотрите! Это жизнь и смерть, падение и возвышение…

Свою книгу автор назвал «записью безвременных лет». Точнее ее, пожалуй, можно назвать соловецкой летописью с 1922 по 1927 год; летописью написанной в литературно-художественной форме с хорошим стилем и образным языком. В ней читатель найдет и повесть («Мужицкое царство»), и рассказы («Сих дней праведники»), и зарисовки, и воспоминания и эпизоды истории Соловецких островов («Святые ушкуйники»). Всё это составляет в общем эпическую, объективную и спокойную, а порой горячую и страстную «запись безвременных лет» Бориса Ширяева.

Главная мысль книги, главная нить ее содержания, которую автор протянул в ней от первых страниц до последней, была внушена ему схимником затворником, единственным из таких подвижников, оставшимся на Соловках при советской власти.

В безлунную сентябрьскую ночь автор возвращался пешком из дальней командировки и в лесу наткнулся на землянку. Он заглянул в ее оконце и увидел то, что уже никогда не забудет:

«Прямо предо мной горела лампада, и бледные блики ее света падали на темный лик древней иконы. Ниже был виден ничем не покрытый аналой, а на нем раскрытая книга… лишь присмотревшись, я смог различить склоненную перед аналоем фигуру стоящего на коленях монаха и рядом, на лавке, очертания раскрытого гроба.

Я стоял у входа в сокровенный затвор последнего схимника Святой Нерушимой Руси… До рассвета стоял я у окна, не в силах уйти, оторваться от бледных лучей Неугасимой лампады перед лицом Спаса.

Я думал… нет… верил, знал, что пока светит это бледное пламя Неугасимой, пока озарен хоть одним ее слабым лучом скорбный лик Искупителя людского греха, жив и Дух Руси – многогрешной, заблудшейся, смрадной, кровавой… кровью омытой, крещенной ею, покаянной, прощенной и грядущей к воскресенью Преображенной Китежной Руси.»

Эта лампада не угасла. Она горит, и слабые блики ее автор видел и на лицах заключенных и советской молодежи, и власовцев, сражавшихся против коммунизма за родину, и казаков, идущих на Голгофу Лиенца.

«Преображение требует искупления; искупление – жертвы, – пишет Б. Ширяев. – Соловки и все рожденные ими, покрывшие Русь Голгофы были жертвенниками искупления, на которые лилась и льется

кровь, на которых сияли и сияют многие лампады. Тогда, в непроглядной тьме, была лишь одна…

Пламя от пламени, свет от света. Тихими тайными светильниками возгорелись иные лампады. Я их видел и сохранил в своей памяти.

Духа не угасить…»

Очень хороша книга Б. Ширяева. Спасибо ему за нее. И побольше бы нам таких книг.

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

2 июня 1955 года, № 280. С. 7

[Книгочий]

О «Неугасимой лампаде» Бориса Ширяева

Об этой книге трудно (невозможно)